Стих здесь и есть притихший Стикс, строка, вечно возвращающаяся назад. Подтверждением этому служит древнегреческое произнесение буквы Х как «кс», дающее нам слово «Стикс». Вторая строка строится на палиндроме. Скит тоже тих в соответствии с заданным принципом чтения. Четвертая строка возникает в результате анаграммирования третьей строки. Развивается же текст за счет усиления семы замкнутости пространства. Не случайно в подтексте возникает мотив выворачивания. Слово «выворачивание» не эксплицировано, но анаграмматически выражено в строке: «во чреве червленом». Конструкции «ЧРВ»/«ВРЧ» наиболее частотны в поэзии Кедрова (например, «Червь, /вывернувшись наизнанку чревом, /в себя вмещает яблоко и древо»). Здесь:

кит — червь верченый

во чреве скит

червя время —

чрево (2, 431)

Возникают оппозиции пустоты и полноты, поглощения и выворачивания, внутреннего и внешнего. Интересно, что подготавливают появление слова «время» визуально выделенные в брахиколон, создающие напряжение в равновесии слова:

кит

тик

так (2, 431)

Позднее, в связи с актуализацией времени будет обозначена мера:

Мера мора — море

Мера моря — мор

Ора орел — ореол (2, 431)

Анаграммируется, на наш взгляд, латинское изречение «memento more» (русское прочтение – море). Кроме того, возникает звуковая аллюзия на египетского бога солнца РА. Он включается в контекст, пронизанный образными аналогиями, за счет которых смещаются не только пространственные, но и временные границы. Как и у Айги, возникает ощущение вечно переписывающего дня творения: Ариман, зороастрийский бог тьмы, анаграмматически выворачивается в Амирани – древнегрузинского Прометея, славянский Перун оказывается светлым «рунопреемником»:

перл светозар

Ра — разума зов

воз

четырех колес

солнечный хор колес

Четыре солнца взошли

скрипя ободьями ввысь

ползли не спеша в небеса

позванивая спицами лиц

В колеснице ехал Илия (2, 432)

Зов Ра откликается «хором колес», «пОЗВаниванием спиц». Зов/звук, оборачиваясь, становится отяжеленным предметной материей возом, однако способным к подъему. Последнее анаграмматически обусловлено и выражено приставкой в слове ВЗОшли. Если у Айги возникает драма между скрытым и явленным нам (солнце лишь вспышка на небосклоне, не случайно используются слова с одной и той же семантикой: «пробиваясь внезапно», «вдруг», «догадка случайная»), то у Кедрова она снята за счет эпизации картины (здесь и широкий охват изображаемого, и неторопливый темп описания, соответствующий движению колесницы - «ползли не спеша»). Однако он резко обрывается введением шутовского эпизода поездки Ванька Холуя на ярмарку. Горизонталь, таким образом, уравновешивает вертикаль (вознесение на небо), отсюда - «ВЕСЫ-НЕБЕСА». Ванька показывает «за три копейки» «ДЗЫНЬ» - фонетический перевертыш НИЗа – семантический антипод зова. Вслед за ним появляется и «ВиЗГ», и «ляЗГ», которые также «отягчаются» при анаграмматическом перевоплощении в образ «ГВоЗДя», а «ХРуСТ» и «ТРеСК» трансформируются в «ХРиСТа» и «КРеСТ». Предметный и божественный составляющие мира оказываются соотнесены посредством аллюзии на новозаветный сюжет распятия сына Господа. Крест образуется за счет отображения динамики в двух измерениях. Она подчеркнута включением древнегреческого мифа в анаграмматический ряд:

Дедал делал рыдал

Икар икал лак лакал и кал (2, 433)

В первой строке реализуется идея творческого взлета, во второй – «исполнительского» падения, что выражено и сниженной лексикой. Ритмичность движения вверх и вниз подчеркнута семантикой круго(коло)вращения солнца («по солнечной колее /скрипят колеса» - «ИЛия возНЕСся») и звезды («Ехал Енох» - как известно, библейский персонаж, улетевший на спустившейся с небес звезде).

ХРиСтОС, появившийся в допотопном евангелии как будущее в прошлом, как СОлНце в языческом мировосприятии, не случайно «выворачивается» в ХРОНОСа – бога времени. Время течет вспять – «Сыновья умирают в отцах». За счет перестановки слов в строках «сумма» смысла меняется - снова возникает напряжение в равновесии:

чет и нечет

нечет и чет (2, 434)

Финал пронизан буквенной анафорой, выражающей замкнутость, самодостаточность времени, в отличие от одномерного, обычного его восприятия человеком. Отсюда тождественность звука, слова, его обозначающего, предмета как пространственной координаты мира с Христом:

Крест как крест

Хруст как хруст (2, 434)

То же самое, только с акцентом на образ Солнца, мы наблюдаем в стихотворении Айги. Кедров, однако, привносит еще и сему воскрешения как выворачивания мертвого в живое, реализуя ее в образном ряде:

Озириса озарение

Чичен-Ица (2, 434)

Озирис и Чичен-Ица – боги света (первый у египтян, второй – у древних инков), оживающие в зерне (один – пшеничного колоса, другой - чечевицы). Зерна пожирают так же, как предначертано было судьбой в античном мифе Хроносу пожирать своих сыновей:

Хронос сына ест

а сын пуст (2, 434)

Время, «кусающее себя за хвост», - это и божественная преднамеренность, приведшая Христа на Голгофу. Пустота может быть понята как бессмысленность действия вкушающего пищу/потребляющего продукт, потому что есть, как бы его ни назвали, надиндивидуальное волеизъявление, определяющее меру порядка и хаоса, устанавливающее равновесие среди мировых сил.

Итак, мы видим, что в обоих рассмотренных нами случаях анаграмма выступает как средство, позволяющее и акцентировать внимание на содержании, выражаемом на других уровнях «внешней» формы, и актуализировать тот смысл, который скрыт в фонетической структуре текста. Кроме того, анаграммирование становится способом организации речевого потока, направленного на обнаружение у читателя умения слышать в звучащем слове другие слова, обнаруживать их многоголосие. Так, в полной мере о полифонической природе текста можно говорить применительно к поэтическим произведениям Кедрова.