Эту свою вину перед детьми я и хотела возместить после развода. Я хотела, наконец, иметь милую квартиру, где я и мои дети чувствовали бы себя дома. Это была моя мечта… Для этого я работала… И для того, чтобы им хватало на что-то ещё, на хорошую одежду, на загородные прогулки по выходным; всё это определенно стоило денег.

Я преследовала эту цель с огромным воодушевлением. Я купила им в комнату обои, какие они хотели, красивый детский мебельный гарнитур, и в семьдесят пятом году я смогла подарить Кристине новый проигрыватель. Эти покупки доставляли мне огромное удовольствие, я была так рада, что наконец-то могу хоть что-то сделать для детей!

И поздно вечером, возвращаясь с работы домой, я приносила им ещё кое-чего.

Мелочи, конечно… Но я находила в том несказанное счастье, покупая для них чтонибудь в Карштадте или Вертхайме. Как правило, это были уцененные товары.

Иногда какие-то особенные сладости, какая-то необычная точилка для карандашей и тому подобные безделушки. Девочки бросались мне на шею, и у меня тогда было такое праздничное чувство – прямо как на Рождество!

Сейчас я, конечно, осознаю, что этими жалкими подарочками я просто хотела откупиться от своей совести. Я ведь понимала, что мало времени провожу с детьми…

Деньги это только деньги. Мне нужно было заботиться о детях, вместо этой сумасшедшей работы… Я и сама сегодня не понимаю, как же я так оставила детей одних. Как будто этими красивыми вещами можно что-то восполнить. Лучше бы я получала социальное пособие, пока я нужна была детям. Но получать социальное пособие было для меня позором. Ещё родители вдолбили мне в голову, что человек не должен быть грузом на шее государства. Может, я должна была подать в суд на алименты… Не знаю. В любом случае, от этих бешеных стараний организовать уют в квартире я совершенно потеряла голову, упустив самое важное… Как ни крути, в конце концов я всегда упрекаю себя в этом. Я слишком часто предоставляла детей самим себе. А Кристине определенно нужно было больше поддержки, больше заботы, а она только немного неустойчивей и впечатлительней своей младшей сестры. Тогда я ничуть не думала, что Кристина может покатиться по наклонной. Хотя я каждый день видела, какие сцены разыгрываются в том городе-спутнике, где мы жили.

Постоянные драки, бесконечный алкоголь, кто-то лежит в сточной канаве… Но я вообразила себе, что если ты будешь примером своим детям, не станешь пьяной болтаться по округе и делать под себя, то все будет в порядке…

Я действительно думала, что всё пойдет как надо. Утром дети уходили в школу, днём возвращались и готовили себе обед, а вечером они часто ходили на ипподром на Липшиц-аллее. Они обе очень любят животных…

Некоторое время всё было хорошо. Не считая некоторой сложностей в отношениях между детьми и Клаусом, моим другом, который как раз жил у нас. Дети ревновали меня к нему, и наоборот. Кроме работы, домашнего хозяйства и детей, был же ещё и он, для которого я тоже хотела быть дома! Он один сохранял спокойствие в этой суматохе. И тут я сделала ещё одну тяжелую ошибку – я захотела иметь возможность посвящать ему немного больше времени и позволила нашей младшей переехать к отцу… Он давно заманивал её к себе всеми возможными посулами, потому что чувствовал себя очень одиноко…

Теперь Кристина оставалась совершенно одна, приходя домой из школы. В это-то время злой рок и свёл её с этими друзьями… Но как я могла заподозрить такое?

Кесси, её школьная подруга и соседка, с которой они часто проводили время, казалась мне вполне рассудительной девушкой. И мама Кесси время от времени приглядывала за ними обоими. Иногда Кристина была у Кесси, иногда Кесси у нас…

Они обе были в таком возрасте, так двенадцать– тринадцать лет, когда из любопытства хочется попробовать всё на свете. И я не была против, когда они ходили вечерами в молодежный клуб, – «Дом Центра» он назывался, – культурное учреждение евангелического центра в Гропиусштадте. Конечно, я была просто уверенна, что у церковников-то она в надежных руках. То, что молодежи в «Доме» позволяли курить гашиш, – так мне это даже в страшном сне присниться не могло!

Напротив, я успокоилась, видя, что Кристина становится нормальным весёлым подростком, и не так часто тоскует по сестре. С тех пор, как они подружились с Кесси, она смеялась всё чаще. Иногда они обе были так необузданны и нелепы, что и я не могла удержаться от смеха. Откуда же мне было знать, что причиной этого веселья был гашиш или ещё какие-то наркотические таблетки?

Моей семьёй была тусовка. У нас там было хоть залейся и дружбы, и ласки, и любви. Уже эти нежные поцелуи при встрече нравились мне невообразимо. Мой отец никогда меня так не целовал. Проблем как будто и не было в компании – мы никогда не говорили о наших проблемах. Никто не пытался грузить других всем дерьмом с работы или из дома. Когда мы были вместе, то жалкий мир, окружавший нас, просто не существовал. Мы говорили только о музыке и о гашише. Иногда об одежде, а иногда о людях, боровшихся с этим полицейским обществом. Они казались нам героями, и мы встречали с полным одобрением известия о том, что где-то угнали машину или обчистили банк.

После кислоты я по-настоящему породнилась с компанией. Мультики были настоящим кайфом. И я была рада, что не напоролась в глюках на ужас. Это бывает с новичками, – такие приходы, полные ужаса и кошмаров… Нет, у меня всё было благополучно. Значит, мне было можно. Теперь я глотала колёса всякий раз, когда они у меня были.

У меня появилось совершенно новое отношение ко всему вокруг. Я снова стала гулять на природе. Раньше я гуляла с собакой и поэтому ощущала природу как-то больше через эмоции собаки. Теперь же я перед прогулкой раскуривала косячок – ну, если ещё, конечно, не была под колесом. Я переживала природу совсем по-другому.

Она уже не была такой, какой она кажется всем, – она была лучше! Природа распадалась на отдельные цвета, формы и запахи, и они отражались в моём настроении! Жизнь, которую я вела, казалась мне просто великолепной, и следующие несколько месяцев я была довольна собой на сто процентов.

Потом в компании наступил некоторый застой. Хэш и кислота уже не цепляли… К ним мы полностью привыкли. Обшабашиться дурью или кислотой было самым обыденным делом, не приносящим никаких новых впечатлений. И вот кто-то из наших прилетел в клуб и криком прошептал: «Люди, у меня есть, кое-что новенькое!