Шрифт:
– Что, отче, съел?
– допекает торжествующий завсегдатай.
– Уже до судилища договорился...
Отец Феодосий растерянно смотрит по сторонам, как бы ища защиты, и потом вдруг, точно озаренный свыше, отвешивает земной поклон обидчику.
– Прости Христа ради... Я, грешный, ввел тебя в искушение...
Теперь завсегдатай чувствует страшное смущение и даже неожиданный испуг.
– Что ты, что ты, отец Феодосий!
– бормочет он.
– Зачем в ноги?.. Это у нас только так разговор был...
Монах поднимается и обводит всех торжествующим взглядом: он победил, и победил - смирением, как и подобает иноку...
– Прикажи-ка, Антоша, подать на мировую еще стаканчик сантуринского, - говорит он примирительным тоном.
Вино приносят. В дверях вдруг совершенно неожиданно появляется Филарет и устремляет грозный солдатский взгляд на стакан.
– Мы тут... тово... богомыслием... богомыслием занимаемся, - начинает лепетать о.Феодосий.
– Вижу, що богомыслием, - круто обрывает о.Филарет.
– Давай и мiнi вина! Чем я хуже Хведосiя?!
Приносят вина и о.Филарету. Завсегдатай вступает с ним в разговор:
– Отец Феодосий говорит, что у вас на Афоне...
– Бреше!
– обрывает, не дослушав, о.Филарет.
– Что у вас на Афоне всенощная тянется...
– Бреше, як сивый мерин, - не дает договорить о.Филарет. /59/
– От вечера и до утра будто бы тянется всенощная...
– Бреше... Вiн все бреше...
– А правда, что во всей Турции только у вас на Афоне колокола дозволены?
– Бреше, бреше, бреше... Хведосiй все бреше...
– Да это не отец Феодосий говорил, а я в книжке читал...
– А як читав, то - правда...
Отец Филарет тоже выпивает несколько стаканов сантуринского и разговор ведет отрывисто и желчно: все у него брешут. И весь мир брешет. Больше от него нельзя добиться ничего. Из его разговора вытекает, что не брешет только он один. Почувствовав в голове хмель, он поднимается и направляется к выходу.
– Куда теперь, отец Филарет?
– спрашивают его завсегдатаи.
– Пiду на судно в гавань. На судне у нас всеношна скоро начнется.
Отец Филарет, ни с кем не простившись, уходит. Вскоре вслед за ним поднимается и о.Феодосий.
– Пойти и мне на наше суденышко помолиться!
– решает он.
– Благолепная у нас нынче будет всенощная... Канон трогательный... Стоишь, слушаешь - и как бы на небеси...
Вздохнув несколько раз от умиления, монах уходит. Вскоре уходят один за другим и завсегдатаи. Лавка пустеет, и Антоша погружается в чтение Майн-Рида. Вскоре приходит и Павел Егорович.
– Отец Феодосий и отец Филарет были здесь без вас, - докладывает Антоша.
– А ты их угостил чем-нибудь?
– озабоченно спрашивает Павел Егорович.
– Сантуринское пили...
– Ну, это хорошо. Где же они теперь?
– Ушли к себе в гавань на судно, ко всенощной. Отец Феодосий говорил, что у них сегодня канон будет читаться очень трогательный...
На лице Павла Егоровича выражается сокрушение.
– Как жаль, что я их не застал, а то и я отправился бы с ними... Я давно уже собираюсь помолиться у них на корабле... Служба у них - умилительная, по афонскому уставу... Сходить разве? /60/
Павел Егорович погружается в глубокое раздумье. В это время в лавку входит старая нянька Александровна, которая выходила и вырастила Антошу.
– Антоша, иди, тебя мамаша зовет, - обращается она к нему, а затем, по его уходе, говорит Павлу Егоровичу: - А у нас - чудеса, Павел Егорович. Нарочно пришла вам сказать... Вы бы ваших монахов хоть бы в комнату взяли, а то ведь срам: оба - выпивши и спят невесть где: один приткнулся в курятнике, а другой - в конюшне, прямо в стойле заснул...
– Не может быть?!
– удивляется Павел Егорович.
– Ведь у них на корабле сегодня всенощная...
– Вот вам и всенощная... Срам один только... Право, их бы в комнату взять... Не дай бог, кто увидит...
Нянька ушла, но через минуту является улыбающийся Антоша.
– Отец Феодосий и отец Филарет у нас на дворе всенощную служат, - говорит он.
– Не твое дело! Дурак! Пошел вон!
– обрушивается на него отец и задумывается...
– За что же вы бранитесь?
– обиженно протестует Антоша.
– Это враг рода человеческого над ними смущается и искушает их, а ты смеешься. У монаха на каждом шагу искушение. Почитай-ка жития святых отец, - так и узнаешь... Осуждать их нельзя и грешно.