В те случайные промежутки, когда у нас в доме было вполне благополучно: дети здоровы, Миша спокоен и в духе, я часто думала о том, что я пользуюсь в настоящее время самым большим счастьем, которое суждено мне судьбою. Большего и иного не должно быть никогда. Правда, радовали еще успехи по литературе, были письма Чехова. Но писать мне удавалось не много и не часто, потому что дети неизбежно хворали, то врозь, то все вместе, и тогда я могла думать только о них, отдавать все свое время и днем и ночью только им. Да и Мишин несчастный характер прорывался против его воли так неожиданно, что остеречься и уберечься было невозможно. И это делало меня всегда очень несчастной.

Письма Антона Павловича я получала тайком, через почтовое отделение, до востребования, и делала это потому, что боялась, как бы письмо не пришло в мое отсутствие и не попало бы в недобрый час. Но Миша знал /215/ о нашей переписке, и я иногда давала ему некоторые письма на прочтение.

– Ты видишь, как они мне полезны. Я пользуюсь его советами...

– Ерунда, - говорил Миша.
– А я воображаю, какую ахинею ты ему пишешь. Вот что я желал бы почитать. Дай как-нибудь. Дашь?

Нет, я не дала.

И вдруг зашла ко мне сестра Надя и сказала с хитрой улыбкой:

– Постарайся прийти к нам сегодня вечером без Миши. Смотри, только без Миши.

– Почему?
– удивилась я.

– А вот увидишь. Знаешь, что я выдумала? Ни за что не угадаешь! "Скучную историю".

– Не понимаю.

– Ну, "Скучную историю". Ведь ты читала же.

– Конечно. Но что же ты могла выдумать?

– Помнишь, там: бутылка шампанского, сыр...

– Да ты сегодня ждешь... Чехова?

Я чувствовала, как вся кровь бросилась мне в лицо. Надя засмеялась.

– Потому я и прошу: приходи без Миши. Даже Сережи не будет, он вернется только к двенадцати, и ужинать мы будем все вместе. Придет еще кое-кто...

– У Миши сегодня вечер не свободен, спешная работа, - сказала я.

– Отлично! Будет очень уютно.

Я сказала Мише, что иду "на Чехова". Он нахмурился, но промолчал. Ему нельзя было не пустить меня: это возбудило бы слишком много толков, а он этого боялся.

Антона Павловича не было, когда я пришла к Наде. Она сидела у себя в комнате в капоте и писала. И опять у нее был хитрый вид.

– Ты еще не одета?

– Успею. Знаешь, Лида, тебе следовало бы делать прическу ниже. Хочешь, я тебя перечешу? К тебе так больше пойдет.

– Ни за что не хочу! Ах, Надя!
– сказала я смеясь, но с укоризной.

– Ничего дурного я не делаю и тебе никогда не посоветую!
– вдруг возмутилась Надя.
– Жить так, как /216/ ты живешь, - нельзя. Помнишь, когда ты стала невестой, я тебе говорила: ты плохо выбрала, Миша тебе не пара. Довольно с него того, что он получил. А он запер тебя в клетку, делает из тебя кухарку. Из таких, как ты, кухарок не делают. Меня это возмущает Вырвись из-под этого ига! Живи, как должна жить! У тебя столько возможностей, и все он подавил...

– Надя!
– испуганно вскрикнула я.

– Да, не выдержала, высказалась и очень рада. Ты дурно не поступишь, я в тебе уверена, но не уступай того, что принадлежит тебе по праву, не уничтожайся. Это возмутительно!

Надя редко так горячилась, и я была поражена.

– Поздно!
– сказала я.

И в это время Петр доложил, что приехал Антон Павлович Чехов{216}.

– Ах, а мне еще надо одеться.
– Иди, Лида, займи его.

Я пошла. Он стоял в кабинете.

– А как же ваше решение не бывать больше в Петербурге?

– Я, видно, человек недисциплинированный, безвольный... У вас расстроенный вид. Вы здоровы? Все благополучно?

– И здорова, и благополучно, и все хорошо.

Мы сели к круглому столу, на котором стоял поднос с куском сыра и фруктами. Бутылки еще не было.

– Да, я опять в Петербурге... И, вообразите, опять хочется писать пьесу...

Надя вышла не скоро. Мы успели поговорить о театре, о журналах, о редакторах, к которым он меня усиленно посылал.

Петя принес замороженную бутылку.

– Вы узнаете?
– спросила Надя, указывая на поднос.

Он сразу не понял.

– "Скучная история", - напомнила Надя.

Он улыбнулся и откинул прядь волос.

– Да, да...

Скоро в кабинет стали входить гости.

– А Сергей Николаевич только к двенадцати, - говорила Надя.

Разговор стал общим. /217/

Вдруг я спросила Антона Павловича:

– А вы еще не видали Чехова?

– Кого?
– удивился он.

– Чехова. Вы когда приехали?

– Я приехал вчера, - ответил он, - но я сам Чехов.