— Конечно, достаточно,— сказал Валькенштейн.

— Вполне достаточно,— сказал Васэда.

Через четверть часа Горбовский выкарабкался из кессона, на ходу расстегивая пилотский комбинезон. Он был рассеян и смотрел поверх голов.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Васэда.

— Все в порядке,— сказал Горбовский. Он остановился посередине коридора и стал вылезать из комбинезона. Он выпростал из комбинезона одну ногу, наступил на рукав и чуть не упал.— То есть что я говорю — все в порядке. Все никуда не годится.

— А что именно? — осведомился Валькенштейн.

— Я есть хочу,— заявил Горбовский. Он вылез наконец из комбинезона и направился в кают-компанию, волоча комбинезон по полу за рукав.— Дурацкая планета,— сказал он.

Валькенштейн отобрал у него комбинезон и пошел рядом.

— Дурацкая планета,— повторил Горбовский, глядя поверх голов.

— Это весьма трудная планета для высадки,— подтвердил Бадер, отчетливо выговаривая буквы.

— Дайте мне поесть,— сказал Горбовский.

В кают-компании он с довольным стенанием повалился на диван. Когда он вошел, Сидоров вскочил на ноги.

— Сидите, сидите,— благосклонно сказал Горбовский.

— Так что же случилось? — спросил Валькенштейн.

— Ничего особенного,— сказал Горбовский.— Наши боты не годятся для высадки.

— Почему?

— Не знаю. Фотонные корабли не годятся для высадки. Все время нарушается настройка магнитных ловушек в реакторе.

— Атмосферные магнитные поля,— сказал атмосферный физик Васэда и потер руки, шурша ладонями.

— Может быть,— сказал Горбовский.

— Что же,— неторопливо сказал Бадер.— Я вам дам импульсную ракету. Или ионолет.

— Дайте, Август,— сказал Горбовский.— Дайте, пожалуйста, нам ионолет или импульсную ракету. И дайте мне поесть кто-нибудь.

— Господи,— сказал Валькенштейн.— Да я уже и не помню, когда в последний раз водил импульсную ракету.

— Ничего,— сказал Горбовский.— Вспомнишь. Послушайте...— ласково сказал он,— Дадут мне сегодня покушать?

— Сейчас,— сказал Валькенштейн.

Он извинился перед Сидоровым, снял со стола журналы и накрыл стол хлорвиниловой скатертью. Затем он поставил на стол хлеб, масло, молоко и гречневую кашу.

— Стол накрыт, Леонид Андреевич,— сказал он.

Горбовский нехотя поднялся с дивана.

— Всегда надо подниматься, когда надо что-нибудь делать,— сказал он.

Он сел за стол, взял обеими руками чашку с молоком и выпил ее залпом. Затем он обеими руками придвинул к себе тарелку с кашей и взял вилку. Только когда он взял вилку, стало понятно, почему он брал чашку и тарелку обеими руками. У него тряслись руки. У него так сильно тряслись руки, что он два раза промахнулся, стараясь поддеть на кончик ножа кусок масла. Бадер, вытянув шею, глядел на руки Горбовского.

— Я постараюсь дать вам самую лучшую импульсную ракету, Леонид,— сказал он слабым голосом.— Наиболее лучшую.

— Дайте, Август,— сказал Горбовский.— Самую лучшую. А кто этот молодой человек?

— Это Сидоров,— объяснил Валькенштейн,— Он хотел говорить с вами.

Сидоров встал опять. Горбовский благожелательно поглядел на него снизу вверх и сказал:

— Садитесь, пожалуйста.

— О,— сказал Бадер.— Я совершенно забыл. Простите меня. Леонид, товарищи, позвольте представить вам...

— Я Сидоров,— сказал Сидоров, неловко усмехаясь, потому что все глядели на него.— Михаил Альбертович. Биолог.

— Уэлкам, Михаил Альбертович,— сказал волосатый Диксон.

— Ладно,— сказал Горбовский.— Сейчас я поем, Михаил Альбертович, и мы пойдем в мою каюту. Там есть диван. Здесь тоже есть диван...— он понизил голос до конфиденциального шепота,— но на нем расселся Бадер, а он Директор.

— Не вздумайте взять его,— сказал Валькенштейн по-японски.— Мне он не нравится...

— Почему? — спросил Горбовский.

Горбовский возлежал на диване, Валькенштейн и Сидоров сидели у стола. На столе валялись блестящие мотки лент видеофонографа.

— Я вам не советую,— сказал Валькенштейн.

Горбовский закинул руки за голову.

— Родных у меня нет, — сказал Сидоров. (Горбовский поглядел на него сочувственно.) — Плакать по мне некому.

— Почему — плакать? — спросил Горбовский.

Сидоров нахмурился.

— Я хочу сказать, что знаю, на что иду. Мне необходима информация. На Земле меня ждут. Я сижу здесь над Владиславой уже год. Год потратил почти зря...