– Во всю ивановскую!
– радостно выпалил находчивый юный джентльмен.

Я слушал их вполуха, а сам смотрел на элегантного родителя и только диву давался поразительному его равнодушию к происходящему. Поначалу он, надо сказать, заинтересовался: глазки заблестели, сел он пряменько и, полуоткрыв змеиный рот, с любопытством переводил взор свой с сэнсея на мальчишку и обратно, явно пытаясь понять, что происходит, - обычная реакция свежего человека на наши экзерсисы. Но потом, довольно скоро, отчаялся что-либо понять, поскучнел, потускнел, откинулся в креслах и принялся задумчиво играть со своей зловещей указкой, - ловко, виртуозно, неуловимо для глаза то отправляя ее в небытие, то снова возвращая из ниоткуда, словно это у него была волшебная палочка. Странный, однако, родитель. Хотя видывали мы и не таких, конечно.

– ...Что сделала эта кошка?

– Она съела тигра.

– А что сказала кошка?

– Я победила тигра! Я съела тигра!

– Откуда взялся тигр?

– Он там был. Светлогорящий.

– Тигр, о тигр светлогорящий в глубине полночной чащи? Этот?

– Нет. А тот, который любит все.

– Не тигр, а Тигра?

– Да! Я победила Тигру! Я съела Тигру!..

Сэнсей уже вязал - щелкал спицами, высоко поднимал руки, продергивая нити, но глядел он только на мальчишку и не видел он сейчас никого и ничего, кроме мальчишки. И не слышал. И не замечал. Можно было бы, например, уронить на пол компьютер или запустить на полную мощь "Полет валькирий", или, скажем, подраться с родителем - сэнсей ничего бы этого не заметил, только голос повысил бы да задрал бы до потолка свои голые брови.

Вообще-то я все понимаю: вопросы - это серьезно. В конце концов, с вопросов начинается все-все-все в этой жизни. Например, вся наука. Это любой дурак знает. Даже последний дурак знает, что правильно поставленный вопрос содержит в себе половину ответа... Не будем спорить о цифрах, половину - вряд ли и далеко не всегда, но заметную долю, да, несомненно, содержит. Однако сэнсей-то не ставит ПРАВИЛЬНЫХ вопросов! Правильно поставленные вопросы его совершенно не интересуют. Было время, когда я часами сидел, уставясь в стену, и перебирая в памяти какой-нибудь сеанс, мучительно пытаясь уловить стратегию, или хотя бы тактику, или хотя бы мимолетный смысл в этой череде вполне бессвязных фраз с вопросительной интонацией. И не находил ничего.

– ...У папы черные глаза, у мамы черные глаза, а у сына - серые. Верите, что такое может быть?

– Верю.

(Они уже играли в "веришь-не веришь".)

– А что у папы серые глаза, у мамы серые глаза, а у сына черные, верите?

– Не-а. Не верю.

– Правильно не верите. А что кузнечик слышит ногами, верите?

– Верю.

– А что есть такие утверждения, что их нельзя ни доказать, ни опровергнуть, - верите?

– Верю!

– Умница. А пример привести можете?

– Могу. "Бог создал все". Ничего не докажешь.

– Хм... А что Бог существует, верите?

– Верю.

А я вот - нет... A propos: я СОВЕРШЕННО не помню тех вопросов, которые задавал он мне двадцать лет назад, когда мама привела меня к нему на тестирование. У меня абсолютная память (бывает абсолютный слух, а у меня абсолютная память). Я помню все. Помню, что сеансов было четыре. Помню, как была одета мама во время каждого из этих сеансов, и тогдашний коричневый шлафрок сэнсея (с пятном от мороженого на левом обшлаге) тоже помню прекрасно. Даты помню, и соответствующие дни недели помню, и погоду помню температуру воздуха, атмосферное давление, скорость ветра... А вот вопросов не помню. И совершенно не помню своих ответов.

...Может быть, он ищет гёделевские вопросы (приходит мне иногда в голову) - те самые вопросы, на которые нельзя ответить ни "да", ни "нет", не погрешивши при этом против истины? Сомнительно. Но если даже он их и в самом деле ищет, то - зачем?.. Он постоянно жалуется, что ему не хватает вопросов. Но некоторых вопросов он не задает никогда. Например, великий вопрос любой современности: "Почему - я?". Вопрос-вопль. Вся наша Ойкумена стоит на нем, как Петербург на болотах... Довольно трудно, правда, представить себе контекст, в который встраивается этот вопрос. Но какое ему дело до контекста?.. "...мы переходим сейчас в новую фазу культуры, в которой ответом на вопросы будут не утверждающие высказывания, а новые, более глубоко сформулированные вопросы". Это написал В. В. Налимов в своем философском трактате "Канатоходец". Не знаю, не знаю. Почему-то все современные философы оставляют у меня впечатление безответственных говорунов. Никакой солидности. Никакой, понимаете ли, обстоятельности. И даже спецтерминология (испытанное оружие классиков) им не помогает - только возрастает протестное ощущение, что тебя, кроме всего прочего, еще и дурят. Что-то кашпировское вдруг обнаруживается в серьезном тексте, что-то чумаковское...

– ...Кому это принадлежит?

– Его все равно нет.

– Кому это будет принадлежать?

– Кто первый придет.

Так. Начитанный мальчик. Конан Доила он тоже почитывает. "Обряд дома Месгрейвов", перевод Д. Лившиц. Но цитирует неточно. Надо было: "Тому, кто ушел" и "Тому, кто придет"...

– В каком месяце это было?

– В летнем месяце.

Надо было: "В шестом начиная с первого". Но все равно - очень и очень недурственно. Какая смена подрастает. Конкуренция, Боб Валентиныч, конкуренция! Рынок.

– Где было солнце?

– Над елкой.

– Где была тень?

– Под палкой.

– Сколько надо сделать шагов?

– Десять и десять, а потом еще пять и пять...

– Что мы отдадим за это?

– Все, что у нас есть, все и отдадим. Сэнсею вдруг надоел "Обряд Месгрейвов", а может быть, этот сюжет попросту исчерпал себя, - он вдруг резко поменял тему.

– Голова буйвола, рога его и четыре ноги прошли через окно. Почему же не проходит его хвост?

– Потому что зонтик раскрылся!