Шрифт:
– Только этому я и обязан честью видеть вас у себя, - добавил он сухим тоном и умолк.
Я сидел как потерянный.
– Выслушайте меня, папаша Гобсек, - заговорил я наконец, изо всех сил стараясь говорить спокойно, хотя бесстрастный взгляд этого старика, не сводившего с меня светлых блестящих глаз, смущал меня.
Он сделал жест, означавший: “Говорите!”
– Я знаю, что растрогать вас очень трудно. Поэтому я не стану тратить красноречия, пытаясь изобразить вам положение нищего клерка, у которого вся надежда только на вас, так как в целом мире ему не найти близкую душу, которой не безразлична его будущность. Но оставим близкие души в покое, дела решаются по-деловому, без чувствительных излияний и всяких нежностей. Положение дел вот какое. Моему патрону контора приносит двадцать тысяч дохода в год; но я думаю, что в моих руках она будет давать сорок тысяч. Я чувствую: вот тут есть кое-что, - сказал я, постучав себя пальцем по лбу, - и если бы вы согласились ссудить мне сто пятьдесят тысяч, необходимые для покупки конторы, я в десять лет расплатился бы с вами.
– Умные речи!
– сказал Гобсек и наградил меня рукопожатием.
– Никогда еще с тех пор, как я виду дела, ни один человек так ясно не излагал мне цели своего посещения. А какие гарантии?
– спросил он, смерив меня взглядом, и тут же сам себе ответил: - Никаких. Сколько вам лет?
– Через десять дней исполнится двадцать пять. Иначе я бы не мог заключать договоры.
– Правильно.
– Ну, так как же?
– Пожалуй!
– Правда? Тогда надо все поскорее устроить, иначе перебьют, дадут дороже.
– Завтра утром принесите метрическую выпись, и мы поговорим о вашем деле. Я подумаю.
Утром, в восемь часов, я уже был у старика. Он взял у меня метрику, надел очки, откашлялся, сплюнул, закутался поплотнее в черную свою крылатку и внимательно прочел всю метрическую выпись, от первого до последнего слова; повертел ее в руках, поглядел на меня, опять покашлял, заерзал на стуле и сказал:
– Ну что ж, давайте торговаться.
Я затрепетал.
– Я беру за кредит по-разному, - сказал он, - самое меньшее пятьдесят процентов, сто, двести, а когда и пятьсот.
Я побледнел.
– Ну, а с вас по знакомству я возьму только двенадцать с половиной процентов… - Он замялся.
– Нет, не так, - с вас я возьму тринадцать процентов в год. Подойдет вам?
– Подойдет, - ответил я.
– Смотрите. Если много, защищайтесь, Гроций[277] (он иногда в шутку называл меня Гроцием). Я с вас прошу тринадцать процентов, - такое уж мое ремесло. Прикиньте - под силу вам столько платить? Я не люблю, когда человек сразу сдается. Еще раз спрашиваю, не много ль это?
– Нет, - ответил я.
– Я расплачусь, придется только приналечь на работу.
– Вот оно что!
– заметил Гобсек, поглядывая на меня искоса лукавым взглядом.
– Значит, клиенты расплатятся?
– Ну нет, чорт возьми!
– воскликнул я.
– Сам расплачусь. Я скорее дам себе руку отрубить, чем стану грабить людей.
– До свидания, - сказал Гобсек.
– Гонорар я буду брать по таксе.
– Таксы нет на некоторые дала - например, на получение отсрочек по платежам, на полюбовные соглашения. Тут можно брать по две, по три тысячи франков, а то и по шести тысяч, в зависимости от важности дела, да еще за переговоры, за разъезды, за составление актов, всяких выписок и за говорильню в суде. Надо только уметь находить такие дела. Я вас буду рекомендовать как очень знающего и толкового стряпчего, стану посылать к вам клиентов, и они потащат к вам столько судебных исков, что ваша адвокатская братия лопнет от зависти. Мои коллеги, Вербруст, Пальм’а, Жигонне, поручат вам вести дела об отчуждении земельных участков, а у них таких дел уйма. Значит, у вас будут две клиентуры: одна по наследству от вашего патрона, другую предоставлю вам я. Пожалуй, надо бы взять с вас пятнадцать процентов годовых, я ведь вам полтораста тысяч даю.
– Хорошо, пусть будет так, но не больше, - сказал я с твердостью, желая показать, что это предел и что дальше я не пойду.
Гобсек смягчился, - он, видимо, был доволен мной.
– За контору я сам уплачу вашему патрону, - сказал он, - я постараюсь добиться солидной скидки и с цены и с суммы залога.
– Пожалуйста. Обеспечьте себя какими угодно гарантиями.
– А вы мне выдадите после этого пятнадцать векселей, каждый на десять тысяч франков.
– Только надо зарегистрировать эту двойную сделку и…
– Нет!
– сердито воскликнул Гобсек, прерывая меня.
– Почему я должен доверять вам больше, чем вы мне?
Я промолчал.
– А сверх процентов, - добавил он уже благодушным тоном, - вы будете бесплатно, пока я жив, вести мои дела. Хорошо?
– Согласен, но никаких расходов из своих средств производить я не буду.
– Правильно!
– сказал Гобсек.
– А кстати, - добавил он с необычным для него ласковым выражением лица, - вы позволите мне навещать вас?
– Всегда буду рад вас видеть.
– Только знаете, утром это и вам и мне неудобно: у вас свои дела, у меня свои.
– Приходите по вечерам.
– Нет, это тоже не годится, - живо возразил он.
– Вам надо бывать в обществе, встречаться с клиентами. А у меня есть приятели, мы проводим вечера в кафе.
“Приятели? Неужели?” - подумал я и сказал:
– Знаете что? Будем встречаться за обедом.
– Превосходно!
– одобрил Гобсек.
– После биржи, в пять часов. Условимся так: я буду приходить к вам два раза в неделю - по средам и субботам. Мы будем беседовать о делах, как друзья. Ого! Я иной раз бываю в веселом расположении духа. Вы угостите меня крылышками куропатки, бокалом шампанского, и мы с вами поболтаем. У меня в запасе уйма занимательных историй, о которых теперь уже можно рассказывать, и вы из них многому научитесь, узнаете людей, особенно - женщин.