Часов в пять вечера Гранде вернулся из Анжера, выручив за свое золото четырнадцать тысяч франков и получив свидетельство государственного казначейства на выплату процентов по день получения облигаций ренты. Корнуайе он оставил в Анжере, наказав ему покормить полузагнанных лошадей, дать им хорошенько отдохнуть и не торопясь ехать домой.

– Я из Анжера, жена, - сказал он.
– Есть хочу.

Нанета закричала ему из кухни:

– Разве вы ничего не кушали со вчерашнего дня?

– Ничего, - ответил старик.

Нанета подала суп. Де Грассен явился к клиенту за распоряжениями, когда семья сидела за столом. Папаша Гранде даже не взглянул на племянника.

– Кушайте, Гранде, не беспокойтесь, - сказал банкир.
– Побеседуем. Не знаете ли, какая цена золоту в Анжере? Туда понаехали скупать его для Нанта. Я собираюсь послать.

– Не посылайте, - ответил добряк Гранде, - там уже избыток. Мы с вами хорошие друзья, и я избавлю вас от напрасной потери времени.

– Но ведь золото там стоит тринадцать франков пятьдесят сантимов.

– Скажите лучше - стоило.

– Откуда же, черт возьми, оно явилось?

– Я ездил нынче ночью в Анжер, - ответил Гранде, понизив голос.

Банкир вздрогнул от изумления. Затем де Грассен и Гранде стали что-то говорить друг другу на ухо, время от времени поглядывая на Шарля. И снова де Грассен весь встрепенулся от удивления, - несомненно, в ту минуту, когда бывший бочар дал банкиру распоряжение купить для него государственной ренты на сто тысяч ливров.

– Господин Гранде, - обратился он к Шарлю, - я еду в Париж, и если бы вы пожелали дать мне какое-нибудь поручение…

– Никаких, сударь. Благодарю вас, - ответил Шарль.

– Поблагодарите его как следует, племянник. Господин де Грассен едет улаживать дела фирмы Гильома Гранде.

– Так есть какая-нибудь надежда?
– спросил Шарль.

– Но разве вы не мой племянник?
– воскликнул бочар с хорошо разыгранной гордостью.
– Ваша честь - наша честь. Разве вы не Гранде?

Шарль вскочил, обнял папашу Гранде, крепко поцеловал и, побледнев, вышел. Евгения с восхищением глядела на отца.

– Ну, до свидания, мой добрый Грассен, - я ваш покорный слуга, а вы уж обработайте мне тех господ!

Два дипломата пожали друг другу руки; бывший бочар проводил банкира до дверей, потом, затворив их, вернулся и сказал Нанете, опускаясь в кресло:

– Подай-ка черносмородинной.

Но от волнения он не мог сидеть на месте, поднялся, притопнул ногой и, выделывая “коленца”, как говорила Нанета, стал напевать:

Служил в французской гвардии

Папаша добрый мой.

Нанета, г-жа Гранде и Евгения молча посматривали друг на друга. Когда веселость винодела достигала высшей точки, она каждый раз приводила их в ужас.

Вечер скоро пришел к концу. Папаша Гранде захотел лечь пораньше, а когда он ложился, все в доме должны были спать, так же как, “когда Август напивался, Польша была пьяна”. Впрочем, Нанета, Шарль и Евгения устали не меньше хозяина.

Что до г-жи Гранде, то она спала, ела, пила, ходила, как того желал супруг. Однако в течение двух часов, посвященных пищеварению, бочар настроен был необыкновенно игриво и сыпал своими особыми изречениями; по одному из них можно будет судить о степени его остроумия.

Выпив черносмородинной, он посмотрел на рюмку.

– Не успеешь пригубить, а рюмка уж и пуста! Так-то и мы. Живем, живем, да и помрем. Ох, хороша была бы жизнь, ежели б червончики по свету катились да в мошне у нас зацепились.

Он стал весел и милостив. Когда Нанета пришла с прялкой, он ей сказал:

– Ты, верно, устала, - брось свою пеньку.

– Чего там, мне скучно будет!
– ответила служанка.

– Бедная Нанета! Хочешь черносмородинной?

– Вот от черносмородинной не откажусь: барыня ее делает получше аптекарей. У них она вроде лекарства.

– Они чересчур много сахару в нее кладут, весь запах пропадает, - сказал добряк.

На другой день семья собралась в восемь часов к завтраку и впервые явила картину полного, естественного согласия. Несчастье быстро сблизило г-жу Гранде, Евгению и Шарля. Нанета и та, сама того не ведая, чувствовала заодно с ними. Они вчетвером становились одной семьей. Что до старого винодела, то, насытив свою корысть и уверившись, что вертопраха он скоро спровадит, оплатив ему дорогу только до Нанта, он стал почти равнодушен к его присутствию в доме. Он предоставил обоим детям, как он называл Шарля и Евгению, делать, что им вздумается, под надзором г-жи Гранде, так как вполне доверял ей во всем, что касалось нравственности и религии. Планировка лугов и придорожных канав, посадка тополей у Луары, зимние работы на фермах и в Фруафоне всецело занимали его.