Шрифт:
Евгения встала, но, сделав несколько шагов к двери, круто повернулась, взглянула отцу в лицо и сказала:
– У меня нет больше моего золота.
– У тебя нет больше твоего золота!
– вскричал Гранде, подскочив, как лошадь, услышавшая пушечный выстрел в десяти шагах.
– Нет у меня, нет больше золота!
– Ты шутишь, Евгения?
– Нет.
– Клянусь садовым ножом моего отца!
Когда бочар клялся так, потолок дрожал.
– Пресвятой боже! Барыня вся побелела!
– закричала Нанета.
– Гранде, твой гнев убьет меня, - промолвила бедная женщина.
– Та-та-та-та-та! В вашей семье все живучие, никакая смерть вас не берет!.. Евгения, куда вы девали свои монеты?
– крикнул он, кидаясь к дочери.
– Сударь, - сказала Евгения, стоя на коленях возле г-жи Гранде, - матушке очень нехорошо… видите… Не убивайте ее.
Гранде испугала бледность, разлившаяся по лицу жены, еще недавно желтому.
– Нанета, помоги мне лечь в постель, - сказала г-жа Гранде слабым голосом.
– Я умираю…
Нанета сейчас же взяла свою хозяйку под руку, то же сделала Евгения, и им с величайшим трудом удалось подняться с ней до ее комнаты, - она падала без чувств на каждой ступеньке. Гранде остался один. Все же через несколько минут он поднялся на семь или восемь ступенек и крикнул:
– Евгения, когда мать ляжет в постель, вы спуститесь вниз!
– Хорошо, отец.
Успокоив мать, она не замедлила прийти.
– Дочь моя, - сказал ей Гранде, - вы скажете мне, где ваше сокровище?
– Отец, если вы делаете мне подарки, которыми я не могу распоряжаться, как хочу, то возьмите их обратно, - холодно ответила Евгения, взяв с камина наполеондор и подавая отцу.
Гранде быстро схватил наполеондор и сунул его в карман жилета.
– Ну, конечно, я не дам тебе больше ничего! Ни вот столечко!
– сказал он, щелкнув ногтем большого пальца о зубы.
– Так вы, значит, презираете своего отца? Не доверяете ему? Не знаете, что такое отец? Если он не все для вас, так, значит, он - ничто? Где ваше золото?
– Отец, я люблю вас и уважаю, несмотря на ваш гнев, но осмелюсь вам заметить: мне двадцать три года. Вы достаточно часто говорили, что я совершеннолетняя, и я это знаю. Я сделала со своими деньгами то, что хотела, и будьте покойны - они помещены хорошо…
– Где?
– Это нерушимая тайна, - сказала она.
– Разве у вас нет своих тайн?
– Я глава семьи. У меня свои дела!
– А у меня свои.
– Должно быть, дурные дела, если вы не можете сказать о них отцу, мадемуазель Гранде.
– Нет, прекрасные дела. Но я не могу сказать о них вам.
– По крайней мере скажите, когда вы отдали ваше золото?
Евгения отрицательно покачала головой.
– Было оно еще у вас в день вашего рождения, а?
Евгения, которую любовь сделала такой же хитрой, как отца - скупость, опять покачала головой.
– Где это видано! Такое упрямство и такое воровство!
– сказал Гранде, постепенно возвышая голос, который все громче разносился по дому.
– Как! Здесь, в моем собственном доме, у меня кто-то взял твое золото! Единственное золото в моем доме! И я не буду знать, кто взял? Золото - вещь дорогая. Самые честные девушки могут совершить ошибку и отдать не знаю что, - это бывает у знатных господ и даже буржуазии, - но отдать золото… Вы ведь отдали его кому-то?
Евгения осталась безучастной.
– Видана ли такая дочь? Отец я вам или нет? Если вы поместили золото в какое-нибудь предприятие, то у вас есть расписка…
– Разве я не вольна была делать с ним то, что мне казалось хорошим? Разве оно было не мое?
– Но ты - дитя.
– Я совершеннолетняя.
Сбитый с толку логикой дочери, Гранде побледнел, затопал ногами, стал ругаться; потом, обретя, наконец, дар слова, закричал:
– Дочь - змея проклятая! А! Негодное семя, ты отлично знаешь, что я люблю тебя, и употребляешь это во зло. Она без ножа режет своего отца! Черт возьми! Ты бросила состояние к ногам этого голяка в сафьяновых сапожках! Клянусь отцовским садовым ножом! Я не могу лишить тебя наследства, клянусь бочкой! Но я тебя проклинаю… тебя, и твоего кузена, и твоих детей! Не видать тебе никакого добра от всего этого, понимаешь? Если ты Шарлю отдала… Нет, этого быть не может! Как! Этот мерзкий вертопрах да меня бы ограбил?
Он смотрел на дочь, остававшуюся немой и холодной.
– Она не пошевелится! Она бровью не поведет! Она больше Гранде, чем я сам. Ты не отдала по крайней мере своего золота даром? Ну, говори!
Евгения бросила на отца иронический взгляд, оскорбивший его.
– Евгения, вы у меня в доме, у своего отца. Чтобы оставаться здесь, вы обязаны подчиняться моим приказаниям. Священники велят вам повиноваться мне.
Евгения опустила голову.
– Вы оскорбляете меня в том, что мне всего дороже, - продолжал он.
– Не желаю вас видеть, пока вы не покоритесь. Ступайте в свою комнату! Вы останетесь там, пока я не позволю вам выйти. Нанета будет вам приносить хлеб и воду. Вы слышали? Идите.