Миша сидел на продавленной койке на сером одеяле, скрестив ноги и покачиваясь.

Кора попыталась проникнуть к нему, но эта дверь была заперта.

Кора тихонько постучала в стекло. Миша услышал, поднял голову, удивился, потом обрадовался.

Он попытался подбежать к перегородке, но ничего не получилось, он согнулся в три погибели, схватился за живот. Лицо его исказила гримаса боли.

– Ты что, Миш? – спросила Кора. – Отравился?

Миша подошел к круглому отверстию в стекле, забранному частой сеткой.

– Нет, не отравился, – сказал Миша. – Они мне вкололи какую-то гадость, а теперь наблюдают, как я загибаюсь.

– Зачем? Не может быть!

– Как раз с ними и может быть. Вспомни лабиринт, вспомни другие идиотские и жестокие тесты. Ах да, тебя еще не было!

– Ты думаешь, что это испытание? Тест?

– А что еще? – спросил Миша.

И тут его вырвало. На четвереньках он кинулся к ведру, что стояло в углу палаты. Он опустился на колени спиной к Коре – завел руку за спину и жестом прогнал девушку.

За спиной Коры во сне забормотала медсестра.

Кора замерла.

– Я еще приду, – шепнула она в переговорное устройство. – Ты не бойся.

Но Миша, судя по всему, ее не слышал.

На цыпочках Кора миновала медсестру, которая уже почти проснулась, но, к счастью, жалела расстаться со сном.

Дальнейший путь вниз прошел без приключений.

Кора пробежала до барака. Испытание? Зачем такое испытание?

Так она и сказала профессору, который лежал у себя на койке.

– Его отравили! Его точно отравили! И вы знаете, что я подумала? А вдруг теперь, когда начнется заварушка с переменой власти, они решили от нас отделаться: нет человека – нет проблемы.

– Зачем?

– Они же тоже боятся. Судя по протоколам допросов, у них есть представление о том, что наша цивилизация обогнала их… намного. Так что замахиваться на нас все равно что замахиваться на паровоз.

– Они об этом не думают, – усомнился Калнин.

– Но почему? Почему?

– Мне надо увидеть Гарбуя. Если он жив, он, по крайней мере, что-то знает.

– Тогда я пойду с вами, – твердо заявила Кора.

– Зачем?

– Я скажу вашему Гарбую, что над Мишей Гофманом проводят эксперименты! Он должен их остановить. В ином случае пускай поможет мне вернуться обратно.

– Боюсь, что все это не в его власти.

– Сначала вы уверяете меня, что он – изобретатель этой системы…

– Но президента убили! А без президента Гарбуй – только тень самого себя.

– А мы – подопытные кролики?

Профессор Калнин ответил неожиданно:

– Я оказался здесь, потому что не хотел быть кроликом, тем более мертвым кроликом.

– Если так, то вы, по крайней мере, живы.

– Пока жив, – согласился профессор.

Кора выглянула в окно. Дождь все продолжался. Было темно – хоть глаз выколи, ветер налетал волнами и пригибал к земле тонкие вершины кустов у забора из колючей проволоки. Там светили прожектора – лагерь с десятком беспомощных пришельцев тщательно охранялся. Хотя, впрочем, убежать оттуда было легче легкого.

– Сейчас совсем темно и ливень, – сказал профессор, словно рассуждая сам с собой. – Но если к утру дождик успокоится, я схожу к вилле.

В комнату без стука заглянула Нинеля и сказала:

– Быстро в столовку! Быстро, говорю! Там полковник чрезвычайное сообщение произносит.

Она затопала тяжелыми ногами по коридору.

– Надо идти. – Эдуард Оскарович с трудом поднялся с кровати.

– Вы одеяло возьмите, закутайтесь в него, – сказала Кора. – А может, вам вообще не ходить?

– Нет, я любопытный, – возразил Калнин. – Белье я поменял, а в одеяле во мне появляется что-то от римского сенатора.

Все уже собрались в столовой. Полковник стоял во главе стола.

– Ну вот, – сказал он, криво усмехнувшись при виде опоздавших. – Спасибо, что почтили нас своим присутствием.

– Безобразие! – вслух произнесла Нинеля. – Люди стараются, а они ноль внимания.

Полковник постучал по столу небольшим кулаком, откинул назад маленькую усатую голову и сообщил, словно начинал торжественную речь на юбилее: