– А я такой безобразный, не правда ли? – закончил за нее Эшалот. – Ничего, хозяйка, я не обижаюсь, я даже рад, что мне удалось вас немного развеселить.

– Да, – ответила Леокадия, настроение которой менялось быстро, как у ребенка, и чей гнев внезапно уступил место мечтательной грусти, – ты рассмешил меня, а это было нелегко сделать, потому что у меня очень тяжело на сердце. Ты слышал, как недавно Вояка-Гонрекен назвал меня госпожой Пютифар?

– Хотите, я подерусь с ним? – воскликнул Эшалот.

– Зачем? Малыш, я не ханжа, и я считаю, что вдова, которая не боится толков на свой счет, может позволить себе определенную свободу, – пояснила Леокадия. – Однако с того вечера, когда я видела его в последний раз, я стала другой; я поняла моего дорогого Мориса и изменила свое чувство к нему, ибо хочу иметь право уважать себя. Сейчас я отношусь к нему, словно мать, и не надо смеяться надо мной за это. О ревности теперь не может быть и речи. Нынче я даже не могу представить, что прежде надеялась на чудо – Морис колеблется, прикидывает и делает выбор в пользу толстой старухи, забыв о Флоретте, этом розовом бутоне...

– Есть люди, коим пышная, распустившаяся роза нравится больше любого бутона, – вздохнул Эшалот.

– Замолчи! Не говори глупостей! – прервала его Леокадия. – Я знаю, что исцелилась от этого безумия. Хочешь доказательств? Пожалуйста. Я больше никогда не думаю о Морисе и Флоретте по отдельности и не собираюсь вызволять из тюрьмы только его одного. Они оба – мои дети, которых люблю я и которые любят друг друга, и мне нужно, чтобы они были вместе и были счастливы. Для себя же я хочу вот чего: скромный домик или даже просто уголок, где я могла бы спокойно стареть и любоваться их счастьем.

– Как вы добры! – умильно прошептал Эшалот.

– Может, я и добра, – грустно ответила госпожа Самайу, – но это нисколько не продвигает дела вперед. Я никак не могу найти способа прийти им на помощь.

– Давайте искать вместе, хозяйка, – серьезно предложил Эшалот.

– Я уже столько искала! – вздохнула укротительница, усаживаясь на свое прежнее место. – Когда ты недавно подошел ко мне и заговорил, я в очередной раз замечталась: мне приходили в голову всякие глупости. Знаешь, так бывает, когда думаешь, что все возможности уже исчерпаны. Я размышляла о всяких случайностях, о спасительных обстоятельствах, которые возникают в волшебных сказках именно тогда, когда нужно. Я думала: неужели в мире перевелись те добрые гении, которые исполняют желания несчастных?

– Конечно, перевелись! – ответил Эшалот, решившие, что вопрос был адресован ему.

– Они влетают в дом через печную трубу, – продолжала укротительница, даже не заметив, что ее перебили, – или через окно, или через замочную скважину, и самое главное – влетают в тот самый момент, когда всякая надежда уже потеряна. – Хозяйка балагана горько улыбнулась. – Но в жизни так не бывает, – добавила она.

– Как знать, может, и есть еще такие? – снова встрял Эшалот.

– Мне кажется, что чья-то маленькая ручка тихонько стучит в дверь моего бедного опустевшего балагана: тук-тук... – мечтала укротительница.

– Послушайте! – воскликнул внезапно побледневший Эшалот. – Кто-то в самом деле стучит!

Укротительница встала.

Действительно, кто-то тихо стучал в дверь.

– Ах, если бы это был добрый гений! – пробормотал Эшалот.

Хозяйка попробовала улыбнуться, но не смогла. Дрожащим голосом она произнесла:

– Войдите!

Госпожа Самайу призывала добрую фею. Неужели ее призыв был услышан? Эшалот вполне допускал такую возможность, поэтому он во все глаза уставился на дверь. Дело в том, что нет другого такого места, где люди более охотно верят в чудеса, чем ярмарка.

Дверь заскрипела и отворилась, но на пороге появилась вовсе не фея, а широкоплечий мужчина в рединготе, застегнутом на все пуговицы.

Этот редингот оставлял на виду лишь широкий шелковый галстук и ярко-красный нос, похожий на огромный рубин.

На руках у незнакомца были меховые перчатки, а на носу – прекрасные золотые очки. Кроме того, он носил галоши.

– Достиг ли я цели своего пути? – спросил он, перешагнув порог. – Здесь ли живет вдова Самайу, называемая также мамашей Лео, лучшая в мире укротительница диких животных?

Все это было произнесено с необыкновенным пафосом, за которым, однако, угадывалась насмешка. Тон вошедшего весьма напоминал тон зубного врача, болтающего о всякой ерунде и одновременно подбирающегося щипцами к вашему зубу.

Госпожа Самайу провела тыльной стороной ладони по глазам, опухшим от слез.

– Да, лучшая укротительница – это я, – резко произнесла она. – Что вам угодно?

Эшалот, покинувший свое место и перебравшийся поближе ко льву, исподтишка рассматривал незваного гостя.