С шестого класса гимназии И.Т. Клеймёнов подрабатывал на жизнь, давая уроки детям состоятельных родителей. В это же время он становится участником литературно-политического кружка, которым руководил бывший руководитель Одесского комитета РСДРП К.О. Левицкий, где получает основы марксистского образования и знакомится со своей будущей женой М.К. Левицкой. В 1918 г. по окончании гимназии И.Т. Клеймёнов вступает в Красную гвардию и в том же году уезжает в Москву.

С этого момента можно проследить, как бурно развивалась его служебная карьера. Так, с 15 ноября по 17 декабря 1918 г. он состоял курсантом артиллерийского отделения 1-х Московских советских курсов командного состава РККА, затем по Постановлению мандатной комиссии курсов был откомандирован в распоряжение командарма 3-й армии.

За несколько дней до отъезда на фронт он женится на дочери Левицких – Маргарите Константиновне, переехавшей вместе с семьей в Москву осенью 1918 г.

В штабе 3-й Армии он занимал должности адъютанта военного совета, секретаря Наштарма и члена комиссии по уплотнению, выселению и освобождению вагонов, занятых базами снабжения дивизий, бригад и штабами последних.

В 1919 г. на основании двух поручительств, одно из которых дал отец жены, Окружная партийная комиссия Московского военного округа принимает его в ряды членов ВКП(б).

В апреле 1919 г. И.Т. Клеймёнова откомандировывают в распоряжение комиссара Всероссийского главного штаба и направляют на агитаторские курсы ВЦИК. После их окончания он работает в Тамбовском губернском мобилизационно-политическом бюро, откуда по рекомендации бюро переводится в ГУВУЗ для продолжения обучения и направляется в Военно-хозяйственную академию РККА, где до мая 1920 г. состоит слушателем ускоренного восьмимесячного (основного) курса Академии.

Первый директор РНИИ И.Т. Клеймёнов. Москва. Начало октября 1933 г.

В конце мая И.Т. Клеймёнова откомандировывают в Военно-хозяйственное управление в распоряжение Чусоснабарма Юго-Западного фронта, где вплоть до 1922 г. он занимался вопросами снабжения, будучи инструктором и представителем Управснабарма 14, затем – представителем Чусоснабарма Юго-Западного фронта и промвоенсовета Южа. За этот период времени несколько раз бывал в длительных командировках в Одессе.

С января 1921 г. по август 1923 г. он – учащийся вечернего отделения физико-математического факультета 1-го МГУ. В силу сложившихся обстоятельств все поездки по Одесской губернии, проходившие в 1921 и 1922 гг., ему пришлось сочетать с учебой в университете. С 1922 по 1923 г. И.Т. Клеймёнов – управляющий делами Госторга НКВТ, а затем – начальник транспортного отдела. В ноябре 1922 г. у него родилась дочь Ирина.

Однако в августе 1923 г. было решено, что И.Т. Клеймёнов прекратит свое обучение в МГУ и направится по командировке Московского комитета партии в Академию воздушного флота имени профессора Н.Е. Жуковского.

28 октября 1923 г. по результатам экзаменов приказом по Военно-воздушной академии РККА был объявлен «список безусловно и условно принятых на 1 – й курс Академии, утвержденный постановлением Высшей Аттестационной Комиссии». Согласно этому списку среди принятых условно, с обязательством сдать до 1 января 1924 г. экзамен по военной администрации, был записан И.Т. Клеймёнов.

В 1928 г. И.Т. Клеймёнов заканчивает Академию, и его назначают на должность помощника начальника склада № 4, однако распоряжением начальника УСУ УВВС РККА это решение было изменено. С 1 мая 1928 г. он – начальник мастерских НИИ ВВС РККА.

В начале 1929 г. распоряжением Реввоенсовета СССР И.Т. Клеймёнов был прикомандирован к Советскому торгпредству в Германии, где занимал должность старшего инженера, а затем был заместителем начальника инженерного отдела. Основное направление его деятельности состояло в своевременной информации военного ведомства о новинках, изобретениях и усовершенствованиях в авиационной промышленности. По долгу службы ему приходилось бывать в различных городах не только Германии, но и других стран Европы.

В мае 1932 г. И.Т. Клеймёнов вернулся в СССР. К этому времени Лаборатория Н.И. Тихомирова достигла значительных результатов в работе. И.Т. Клеймёнову было предложено возглавить лабораторию «…с тем, чтобы из этой лаборатории организовать институт»,на что он дал свое согласие. Однако назначение задерживалось. Пока оформлялись документы, И.Т. Клеймёнову поступило предложение из ГУГВФ о его дальнейшем использовании в качестве заместителя начальника научно-технического управления. И.Т. Клеймёнов обращается с письмом к М.Н. Тухачевскому и просит либо ускорить его назначение в ГДЛ, либо командировать для работы в ГУГВФ. Однако М.Н. Тухачевский посчитал нецелесообразным назначить И.Т. Клеймёнова в ГУГВФ. И в ноябре 1932 г. он, наконец, получает должность начальника ГДЛ.

И.Т. Клеймёнов горячо взялся за работу, трезво оценивая грандиозность стоящих перед ним задач, направленных на оснащение РККА новым типом вооружения. Подтверждением этому служит его письмо М.Н. Тухачевскому, написанное в феврале 1933 г.: «На основе указаний начальника УВИ, годовой план Лаборатории на 1933 г. составлен с учетом ее действительных достижений и с определенной задачей – довести эти объекты до сдачи их на вооружение РККА, устранив из круга работ Лаборатории все то, что не имеет непосредственного отношения к этой ближайшей цели».Для этого он считал необходимым изменить условия работы Лаборатории, а именно: « Немедленно оформить Лабораторию в виде штатной единицы по типу научно-исследовательских институтов РККА и слияния с институтом групп по изучению реактивного движения при ЦС Осоавиахима и Военно-воздушной академии; добиться отпуска средств и строительных фондов для постройки зданий и оборудования Института; пополнить кадры квалифицированными военными инженерами… и т. д.».

Сотрудники ГДЛ поначалу отнеслись к приходу И.Т. Клеймёнова с недоверием, считая, что человек, имеющий авиационно-техническое образование, не может быть специалистом по ракетной технике, однако через одиннадцать месяцев после назначения – 19 октября 1933 г., состоялось общее открытое собрание ячейки ВКП(б) ГДЛ, на котором И.Т. Клеймёнов получил полную поддержку коллектива.

Начальник вооружений РККА М.Н. Тухачевский, внимательно следивший за деятельностью ГДЛ, вначале решил преобразовать ее в Газодинамический научно-исследовательский институт (ГНИИ) на базе ГДЛ и ЛенГИРДа. Была составлена структурная схема института и начат подбор руководства, однако к этому времени в Москве достигла значительных успехов и МосГИРД.

Чтобы иметь полную информацию о состоянии работ по реактивному движению, была создана комиссия для обследования организаций, работающих над этой проблемой. Возглавил ее начальник Высшей военной инспекции ЦКК Н.В. Куйбышев. В июне 1933 г. в докладной записке на имя К.Е. Ворошилова он писал: «Организациями, осуществляющими эти работы, являются ГДЛ (в Ленинграде), подчиненная Управлению Военных Изобретений РККА, и ГИРД (в Москве), подчиненная Осоавиахиму и Управлению Изобретений. Все работы, как той, так и другой организаций имеют первостепенное значение… Выводы: дальнейшее существование ГДЛ и ГИРД, как самостоятельных организаций, нецелесообразно в виду распыления средств… Обе группы слить, организовав для этого Научно-исследовательский институт…»47

Этому событию предшествует длительная переписка с руководством как со стороны И.Т. Клеймёнова (ГДЛ), так и со стороны Осоавиахима (ГИРД). Решение этого вопроса неоправданно затягивалось. Наконец, 21 сентября 1933 г. М.Н. Тухачевский издает приказ Реввоенсовета СССР об организации на базе ГДЛ и МосГИРД первого в мире Реактивного научно-исследовательского института РККА. Начальником института был назначен 34-летний военный инженер И.Т. Клеймёнов, его заместителем – бывший начальник МосГИРДа 27-летний планерист-паритель С.П. Королёв.

31 октября 1933 г. вышло Постановление СТО о передаче института в ведение наркомата тяжелой промышленности, во главе которого был Серго Орджоникидзе. Во вступительной части Постановления, принятого в редакции М.Н. Тухачевского и раскрывающего направление деятельности института, записано: «Учитывая имеющиеся достижения и огромные перспективы в деле применения реактивных двигателей и особенно жидкостных реактивных моторов в различных областях реактивной техники, и в первую очередь, в области артиллерии, авиации и химии, Совет Труда и Обороны постановляет: 1. Организовать в системе НКТП Научно-исследовательский реактивный институт…»48

В соответствии с указаниями М.Н. Тухачевского И.Т. Клеймёнов прилагал все силы к скорейшему оснащению армии новым типом оружия – реактивными снарядами. Поэтому, естественно, что большую часть бюджета Института он направлял на эти работы. Его заместитель, С.П. Королёв, не мог с этим мириться, так как хотел быстрейшего развития своей тематики и пытался отстаивать это мнение в верхних сферах. В результате он был освобожден от должности и уволен из армии.

Для завершения плановых работ ГДЛ в Ленинграде временно возникло отделение института под руководством Г.Э. Лангемака. Его перебазирование в Москву было завершено в январе 1934 г. Г.Э. Лангемак был назначен заместителем начальника института, а С.П. Королёв был вначале переведен на должность старшего инженера, а в дальнейшем стал начальником отдела № 5.

О создании института И.Т. Клеймёнов сообщил К.Э. Циолковскому в письме от 7 февраля 1934 г., с которым состоял в переписке еще в ГДЛ. Он писал: «…Таким образом, осуществилась мечта всех исследователей этой новой области человеческого знания. Мы имеем базу для колоссального развития на научно-обоснованных началах тех идей, первым вестником которых явились Вы…… Мы считаем, что необходима тесная связь с Вами как с человеком, давшим и разработавшим основы реактивного движения. Мы просим Вашего согласия на посещение Вас тремя-четырьмя работниками нашего института в ближайшее время…».

На письме рукой К.Э. Циолковского помечено: «11 ф. 34 г. получен». В тот же день он послал открытку и телеграмму: «Приезжайте 14 февраля 34 г.». Однако посетить К.Э. Циолковского удалось только 17-го числа. Таким образом, известная фотография сидящих вместе К.Э. Циолковского и И.Т. Клеймёнова имеет конкретную дату их встречи в Калуге.

Первоначально вторым кандидатом на поездку планировался Г.Э. Лангемак, но понимая, что в этом случае некому будет руководить Институтом, И.Т. Клеймёнов предложил поехать В.П. Глушко. Но В.П. Глушко ссылается на дела и отказывается. Сожалеющий об этом И.Т. Клеймёнов предложил поехать с ним М.К. Тихонравову. Тот с радостью согласился. Во время разговора он, по распоряжению И.Т. Клеймёнова, сфотографировал своего начальника вместе с хозяином квартиры. В ответ (скорее на память) И.Т. Клеймёнов сфотографировал и М.К. Тихонравова с К.Э. Циолковским. После этой встречи между руководством РНИИ и «калужским самоучкой» завязалась переписка.

Вскоре по инициативе Ивана Терентьевича Константин Эдуардович был избран почетным членом Ученого совета РНИИ. К.Э. Циолковский был благодарен И.Т. Клеймёнову за внимание и поддержку. В одном из своих ответов он писал: «Дорогой Иван Терентьевич! Благодарю Вас за ваше милое письмо. Только и надежды на таких людей, как Вы…»

Осуществляя руководство институтом, И.Т. Клеймёнов много сделал по планированию его хозяйственной деятельности, улучшению материально-технического обеспечения, подбору кадров. Уже в феврале 1936 г. И.Т. Клеймёнов обращается к И.В. Сталину с проектом постановления об усилении строительства и развертывании работ в РНИИ. Он пишет: « РНИИ… имеет ряд достижений в области ракетной артиллерии. Однако внедрение этих достижений в систему вооружения и дальнейшего развертывании работ по освоению ракетных двигателей идет неудовлетворительными темпами, главным образом, из-за отсутствия у РНИИ достаточной материально-технической базы…».Убедившись, что финансирование научно-производственного сектора НКТП, которому был подчинен институт, не позволит увеличить средства, выделяемые на строительство института (в 1934 г. было выделено 1,5 млн руб., а в 1935 г. – 1,4 млн руб.), И.Т. Клеймёнов сумел добиться улучшения материального положения института путем переподчинения его Управлению боеприпасов. В этом огромная заслуга И.Т. Клеймёнова. Не менее упорно он добивается обеспечения института строительными материалами, станками, оборудованием, транспортными средствами, а также увеличения жилого фонда.

Руководством института было решено организовать дополнительный отдел № 5 с включением в него двух тем, разрабатываемых на основе азотно-кислотных двигателей В.П. Глушко – ракетного самолета и крылатой ракеты. Подобные темы должны были выполняться по «Положению о РНИИ», утвержденному при его создании. У С.П. Королёва имелся задел работ по обеим темам. Более того, он являлся их зачинателем. Поэтому он охотно согласился с предложением И.Т. Клеймёнова возглавить этот отдел.

Ради экономии средств было решено разработать для PC и КР один двигатель с тягой 150 кг. В.П. Глушко изготовил для этого двигатель ОРМ-65, официальные испытания которого были завершены 5 ноября 1936 г. И.Т. Клеймёнов в приказе о премировании В.П. Глушко отметил: «Полученные результаты представляют огромное достижение для всего института, подводя прочную техническую базу для дальнейших работ по созданию высотных и скоростных аппаратов боевого назначения».

Конструирование жидкостной крылатой ракеты также приобрело большое практическое значение, поскольку И.Т. Клеймёнов добился привлечения Государственного специального проектного института № 10 (ГСПИ-10) к разработке системы ее стабилизации и управления полетом. По предварительным расчетам, произведенным в Институте, крупноразмерные крылатые жидкостные ракеты, точно летящие на большую глубину от фронта, должны были производить сокрушающее воздействие на противника.

Надо особенно отметить заслугу И.Т. Клеймёнова в том, что он впервые не только в нашей стране, но, видимо, и в мире, предложил системный подход при разработке жидкостных ракет, что является в наше время непременным условием обеспечения их надежности.

Как авиационный специалист, он говорил о выгодах применения реактивных снарядов в авиации даже при невысокой точности полета снарядов и постоянно подчеркивал, что главный успех следует ожидать при массовом применении реактивной артиллерии в наземных войсках путем ведения залповой стрельбы по площадям с многозарядных пусковых установок. Он настаивал на незамедлительном принятии на вооружение реактивных химических снарядов при уже достигнутых кучности и дальности стрельбы, подчеркивая возможность нанесения по врагу внезапных ударов. Особенно дальновидным было решение И.Т. Клеймёнова и Г.Э. Лангемака заблаговременно приступить к промышленному изготовлению шашек из пороха НТВ.

Сохранившаяся обширная переписка является ярким подтверждением грандиозности задач, поставленных перед институтом и направленных на становление ракетной отрасли в нашей стране.

Стараясь быть в курсе последних технических достижений, он интересовался развитием ракетной техники за рубежом. В октябре 1936 г. И.Т. Клеймёнов просит руководство « откомандировать за границу техническую комиссию с целью ознакомления с работами по боевому применению ракетных аппаратов».Были предложены кандидатуры для поездки за рубеж, но командировка не состоялась.

За короткий срок РНИИ под руководством И.Т. Клеймёнова достиг значительных результатов. Если в 1934 г. выполнение плана было на 70 %, в 1935 г. на 85 %, то в 1936 г. впервые план был выполнен полностью. В отчете о деятельности института по итогам 1936 г., подписанном И.Т. Клеймёновым, Г.Э. Лангемаком и С.А. Родиным, констатируется: «В 4-ом квартале 1936 г. в Институте проведена большая организационная работа по реализации приказа НКТП Орджоникидзе «О перестройке работ институтов». В результате этой работы установлена новая структура Института, позволяющая сконцентрировать внимание и силы Института на более ускоренное решение задач, путем приближения научных групп к руководству института, разгрузки научных работников от несвойственных им административно-хозяйственных функций и возложения на руководителей подразделений в первую очередь научного руководства по своей тематике».Это давало возможность ведущим инженерам отчитываться о проделанной работе непосредственно перед руководством, минуя начальников подразделений. Последние же занимались чисто административными функциями. Стремление действовать, минуя промежуточные инстанции, было характерной чертой И.Т. Клеймёнова.

По итогам 1936 г. были выполнены следующие работы:

«По ракетным моторам – отработан и сдан в эксплуатацию первый ракетный мотор на жидком топливе, тягой 150 кг…Таким образом, создана база для разработки воздушных торпед по борьбе с воздушным противником.

По химическим снарядам – разработан образец ракетного химического снаряда близкого действия…… особенностью этого вида снаряда является простота и легкость пускового станка, дающая возможность быстро подготовить залпы огромным числом снарядов…

По баллистике: разработанные ранее 82-мм фугасноосколочные снаряды вначале при испытании с земли на малой дистанции давали большое рассеивание, что препятствовало вводу их на вооружение. Однако упорной и последовательной исследовательской работой удалось установить причину, влияющую на большое рассеивание, и наметить пути ее решения…».

14 января 1937 г. И.Т. Клеймёнов вместе с Г.Э. Лангемаком и Ю.А. Победоносцевым подписывает рапорт на имя И.В. Сталина, К.Е. Ворошилова, В.М. Молотова и других об успешном окончании полигонных (государственных) испытаний ракетно-осколочных 82-мм снарядов и орудийной установки к ним на самолете И-15. Здесь же приводится заключение НИИ ВВС РККА, проводившего эти испытания: «Реактивные снаряды 82-мм калибра на самолете И-15…… полигонные испытания выдержали…… и могут быть допущены к войсковым испытаниям…».На основании этих результатов УВВС РККА приняло решение провести в 1937 г. войсковые испытания 82-мм ракетной установки на самолете И-15, а также полигонные и войсковые испытания 132-мм установки на самолете И-6 и СБ, для чего заказаны промышленные серийные партии этих снарядов.

И.Т. Клеймёнов активно содействовал проведению многих других работ по обеспечению массового применения реактивной артиллерии в наземных войсках, в результате чего эти работы были настолько продвинуты вперед, что уже ничто не мешало их успешному завершению, и созданные PC-82-мм и РС-132-мм отвечали требованиям не только ВВС, но и ГАУ.

В марте 1937 г. приказом по НКОП И.Т. Клеймёнов, его заместитель, ряд ведущих инженеров и лучших работников института за выдающиеся достижения в деле разработки новых образцов вооружения РККА были награждены большими денежными премиями, а летом 1937 г. И.Т. Клеймёнов вместе с Г.Э. Лангемаком был представлен к награждению орденом Ленина, а В.П. Глушко – к ордену Трудового Красного Знамени. Но этому не суждено было сбыться. Начались репрессии, положившие конец нормальной работе института. 2 ноября 1937 г. И.Т. Клеймёнов и его заместитель Г.Э. Лангемак были арестованы как «враги народа». Новое руководство НИИ № 3 НКОП заняло позицию недоверия ко всему, созданному предшественниками. Оно не верило в успех созданного оружия до тех пор, пока 20 августа 1939 г. не произошли события в районе реки Халхин-Гол, когда японская авиация испытала на себе действия ракетных снарядов PC-82-мм.

В личном деле И.Т. Клеймёнова, хранящемся в РГВА, в «Карточке для отметки в личном деле о присвоении военного звания и прохождения службы», отсутствует отметка о его переводе в ЦАГИ, как нет и приказа об его увольнении из института. Автором пересмотрены все секретные и несекретные приказы НКО по личному составу армии, хранящиеся в РГВА. За весь 1937 г. обнаружен только приказ НКО СССР по личному составу армии № 3898 от 3 декабря 1937 г. об его увольнении вовсе от службы. Среди них нет и приказа о назначении нового директора института. Данные факты не подтверждают появившейся в публикациях последнего времени информации о существовании приказа об увольнении И.Т. Клеймёнова из института. Причина же появления информации о переводе в ЦАГИ в том, что И.Т. Клеймёнов договорился о переходе с начальником ЦАГИ – Н.М. Харламовым, но из-за ареста не успел осуществить задуманного. Когда же его арестовали, то он написал новую должность, на которую не был назначен, а соответственно не проработал ни одного дня. Кроме того, в приказе по личному составу армии от 3 декабря 1937 г. И.Т. Клеймёнов идет под номером 1, а следом за ним идет Г.Э. Лангемак, как главный инженер, тогда как, если бы И.Т. Клеймёнов работал бы в ЦАГИ, то и шел бы он не одним приказом с Г.Э. Лангемаком, а одним приказом с Н.М. Харламовым, который был подписан на несколько дней позже.

Однако только теперь, когда появился доступ к архивам следственных органов, на основании этих документов можно точно сказать, что произошло на самом деле.

Незаконно арестованный 2 ноября 1937 г., он в течение 43 дней терпит издевательства следователей и только 15 декабря дает первые показания.

В деле отсутствует постановление на арест, подписанное прокурором, и какие-либо еще юридически оформленные документы, хоть как-то объясняющие истинную причину ареста, т. к. на момент ареста И.Т. Клеймёнова никаких документов против него не было. Выходит, что И.Т. Клеймёнов был арестован и погиб ни за что.

Постановление об избрании меры пресечения (опять же, без подписи прокурора), датировано 3 декабря 1937 г., когда против И.Т. Клеймёнова были выбиты показания из бывшего сотрудника Берлинского торгпредства Рубинчика, являющиеся чистейшим вымыслом.

В деле имеются два протокола допроса от 15 и 16 декабря 1937 г., один фантастичнее другого, при этом, читая оба документа, видно, что люди, записывавшие это, были совершенно безграмотными. Перечислялись не связанные между собой лица, некоторые из которых, как выяснилось при реабилитации, оказались выдуманными. Ни одной очной ставки, ни одного допроса по делу другого лица, ни одного конкретного факта вредительства, только общие, ничего не значащие фразы.

Из воспоминаний Л.И. Клеймёновой – младшей дочери И.Т. Клеймёнова, со слов М.А. Шолохова известно, что ее отец во время одного из допросов дал по морде следователю в ответ на его обвинения в измене Родине.

Что же касается его поведения на дальнейших допросах, то о нем мы уже никогда не узнаем, кроме тех двух, о которых написано выше. Судя по их содержанию, И.Т. Клеймёнова неоднократно избивали и силой заставляли произносить в слух написанное С.М. Луховицким.

И в завершении всего следователь С.М. Луховицкий, «шивший» дело И.Т. Клеймёнову, в своем обвинительном заключении, подписанном 31 декабря 1937 г., утверждает, что Иван Терентьевич «…являлся активным участником антисоветской троцкистской подрывной и террористической организации…»и обвиняется в преступлениях, предусмотренных статьями 58-6, 58-7, 17-58-8, 58–11 УК РСФСР. И.Т. Клеймёнов виновным на «следствии» признал себя полностью.

10 января 1938 г. состоялось закрытое судебное заседание Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР, на котором ему были предъявлены те же обвинения, что и раньше. На суде он отказался от всех показаний, данных ранее. Ему зачитали показания М.А. Рубинчика (от 14 ноября) и Г.Э. Лангемака (от 15 декабря), на которые следствие и опиралось.

Однако отказ никак не повлиял на дальнейший ход суда. Председательствующий объявил о том, что судебное заседание закрыто, и суд удалился на совещание. Результатом его стал приговор к высшей мере наказания с конфискацией всего лично принадлежащего ему имущества.

В ту же ночь комендант НКВД СССР капитан государственной безопасности В.М. Блохин собственноручно привел приговор в исполнение.

Даже после подробнейшего ознакомления с делом этого кристально чистого человека, сумевшего в такой ситуации никого не подставить, непонятно, за что он был арестован. И только протокол допроса инженера РНИИ

А.Г. Костикова от 18 июля 1944 г., в котором признается, что пока Иван Терентьевич был директором, то сам был в загоне и получил возможность работать только после ареста И.Т. Клеймёнова. Вот и ответ на вопрос: кто сыграл решающую роль в этом деле?..

11 июня 1955 г. Военная Коллегия Верховного Суда СССР, рассмотрев материалы дела И.Т. Клеймёнова и дополнительной проверки, дело за отсутствием состава преступления прекратила. И.Т. Клеймёнов был полностью реабилитирован.

В 1967 г. по инициативе академика В.П. Глушко имя И.Т. Клеймёнова, наряду с именами других пионеров ракетно-космической техники, ученых и писателей-фантастов, было присвоено кратеру на обратной стороне Луны.

21 июня 1991 г. Указом Президента СССР за активное участие в разработке реактивной артиллерии («катюши») ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда (посмертно). Это был последний Указ, которым присваивалось подобное звание.

В 1995 г. благодаря комиссии по увековечиванию памяти жертв политических репрессий при правительстве г. Москвы во главе с М.Б. Миндпиным удалось разыскать точное место захоронения И.Т. Клеймёнова. Его останки захоронены в 1-й братской могиле «не востребованных прахов» на Донском кладбище, захоронение № 219.

Брызги Одесского моря

Будучи сыном человека, богатство которого было заработано честным трудом, а потому всю свою жизнь не простившего большевикам их революции, Валентин рос

в городе, полном бандитов и грабителей, среди таких же, как и он детей, тянущихся ко всему, что взрывалось и стреляло.

А для удовлетворения этих потребностей после окончания Гражданской войны было много возможностей, т. к. остались старые разгромленные военные склады, на которых валялся и порох, и тротил, и огромное количество иного снаряжения.

Наблюдая за проявлениями нездоровой «любознательности» своего сына, его отец Петр Львович, понимал, что в этой ситуации необходимо что-то делать. Да, конечно, жизнь в полуподвальной двухкомнатной квартире дома 12 по Овчинникову переулку после трех собственных квартир сильно ударила по самолюбию детей: сына Валентина и его старшей сестры Галины, но деваться было некуда, а жить надо. Хорошо, что младший, Аркадий, этого не помнил, но, несмотря на свои 6 лет, мальчик тоже впитал в себя внутрисемейные разговоры и молча ненавидел советскую власть.

Главный конструктор ЖРД РНИИ (НИИ-3) В.П. Глушко. Москва. 1937 г. Фото из архива автора

Правда, через год они переехали в дом 8 по Ольгиевской улице, а в 1921 г. перебрались в соседний дом № 10. Но и тогда трехкомнатная квартира с комнатой для прислуги не спасала. Места для семьи из пяти человек все равно было очень мало. Это отсутствие места и гнало на улицу, на простор, где можно было развернуться и позволить себе все, что угодно.

Каждый родитель видит в своем ребенке гения или старается изо всех сил, чтобы он им стал. Многие дети из-за этого старания срывались и плохо заканчивали, но здесь все было иначе. Заметив, что его сын действительно проявляет интерес к разным вещам, и неоднократно слыша, как он рассказывал об обсерватории на Садовой, мимо которой ходил в реальное училище (а затем, после ее переименования, в профтехшколу), отец решил пойти на хитрость, чтобы как-то отвлечь своего сына от опасных забав.

В юности Петр Львович интересовался астрономией и зачитывался фантастическими произведениями. Ради интереса он предложил 13-летнему мальчику прочитать романы Ж.Верна «Из пушки на Луну» и «Вокруг Луны». Может, что-нибудь и получится, а нет, так несколько дней ничего не будет взрывать – какая-никакая, а все равно польза.

Какого же было его удивление, когда Валентин с первых же строчек впился в книги и не выпустил их из рук, пока не прочитал до конца. Несколько дней мальчик ходил как в угаре… Не находил себе места… Книги полностью перевернули его мировоззрение. Он понял, что должен посвятить всю свою жизнь реализации идеи межпланетных сообщений.

В середине 1970-х гг. В.П. Глушко по этому поводу написал: «Счастлив тот, кто нашел свое призвание, способное поглотить все его помыслы и стремления, заполнить всю его жизнь чувством гордости творческого труда. Дважды счастлив тот, кто нашел свое призвание еще в отроческие годы. Мне выпало это счастье. Жизненный путь, выбор решений на крутых поворотах, каждодневные поступки – все подчиняется одной мысли: приблизит ли это к заветной цели или отдалит?..»

С этого момента было решено! Его жизнь круто изменилась. Времени на безделье не осталось. Он стал собирать информацию для написания двух книг об истории и необходимости развития идеи межпланетных сообщений.

П.Л. Глушко договорился с директором обсерватории на Садовой В.А. Мальцевым, и Валентин пришел туда, где был принят и тут же получил задание создать детскую секцию при Одесском отделении Русского общества любителей мироведения. Он с радостью взялся за эту работу, и через году него уже было 120 сверстников. В организации этого кружка впервые проявился административный талант будущего ученого. Для того чтобы в то время, когда люди ели один раз в день, увлечь сбором информации о далеких планетах, да еще и докладами на эту тему, необходимо было обладать определенными организаторскими способностями.

А как выбивались стройматериалы и шло строительство здания обсерватории юных мироведов, которым руководил Валя Глушко? Да, понятно, что без помощи того же В.А. Мальцева не обошлось, но и сам Валентин тоже немало сделал для этого строительства. Как стало понятно позже, самая большая трудность состояла не в том, чтобы организовать ребят и взрослых сотрудников обсерватории, а в том, чтобы реально заинтересовать совдеп, показав ту личную выгоду, которую они от этого получат. Самое интересное в том, что из всех ребят, занимавшихся в Кружке молодых мироведов, был только один, пополнивший ряды бандитской Одессы. А это говорит о том, что уровень заинтересованности этих ребят был очень высоким.

В 15 лет Валентин начал переписываться с К.Э. Циолковским, в одном из писем к которому он обещал довести дело, начатое Константином Эдуардовичем, до конца, считая его делом всей своей жизни. К сожалению, сейчас известны только письма к К.Э. Циолковскому, а ответов последнего пока не найдено. Они были подарены В.П. Глушко в 1928 г. Н.А. Рынину и считаются пропавшими после голодной смерти их нового хозяина в 1942 г. в Ленинграде во время блокады.

Вместе с письмами Н.А, Рынину были подарены и материалы по первой книге, а вторую удалось дописать до конца. Ее назвали «Проблема эксплуатации планет». Она была издана тиражом в 100 экземпляров к 90-летию со дня рождения академика В.П. Глушко. Однако официально книга, несмотря на ее актуальность, так и не была издана. Одним из виновников этого является начальник отдела информации ОАО «НПО Энергомаш имени академика В.П. Глушко» (где хранится рукопись книги) B.C. Судаков, считающий, что переплетение сотни, распечатанных на принтере, экземпляров в заводской типографии имеет такую же ценность, как и полноценное издание книги в государственном издательстве.

Ленинградский туман

Но учеба закончилась, и Валентин Глушко поехал в Ленинград, поступать в университет. По дороге он заехал в Харьков, за путевкой наркомпроса Украины, и опоздал к вступительным экзаменам. В результате первый год ему пришлось прослушать в качестве вольнослушателя и, сдав все экзамены, быть зачисленным сразу на второй курс.

…Увлекший его мир университета, как он сам потом об этом писал, не смог все же переломить университетское начальство, изрядно потрепавшее ему нервы с борьбой за уплату за обучение. Что-то удавалось заработать, в чем-то убедить и получить освобождение, но в конечном итоге в феврале 1929 г. будущий ученый был отчислен с последнего курса за неуплату. Сдав все экзамены, его не допустили до защиты уже готового диплома.

Одновременно с этим он познакомился с молодой девушкой – Сусанной Георгиевской, будущей детской писательницей, которая вскоре стала его первой женой. Они прожили два года и разошлись. Много позже в своем романе «Лгунья» под фамилией Костырик, С.М. Георгиевская вывела образ молодого конструктора.

В тот же период времени он прислушался к ошибочному мнению В.П. Ветчинкина (одного из крупнейших специалистов в области воздухоплавания того времени) и стал резко отрицательно относиться к К.Э. Циолковскому. Поэтому к 1930 г. их переписка полностью прекратилась. Позже он будет очень сильно сожалеть об этом.

Весь февраль, март и начало апреля он старался исправить положение, пока по совету своего товарища A.Я. Малого не отнес третью часть своего дипломного проекта «Металл как взрывчатое вещество» в Комитет по изобретениям, где оно попало в руки Уполномоченного Технического штаба начальника Вооружений РККА по Ленинграду и Ленинградской области Н.Я. Ильина.

Через неделю автора вызвали к Николаю Яковлевичу, где он узнал, что работа прошла экспертизу в Москве у профессора М.В. Шулейкина и в Ленинграде у начальника ГДЛ Н.И. Тихомирова и получила прекрасные оценки. Н.Я. Ильин сказал, что отцу необходимо встретиться с Николаем Ивановичем и передал адрес будущего начальника.

Выйдя из кабинета, он на большой скорости вылетает из-за поворота на лестницу и сталкивается с идущим ему навстречу военным. Бумаги падают из рук обоих, и они, нагнувшись, помогают друг другу их собрать. Распихав их кое-как, приносят обоюдные извинения и со словами «Увидимся!» расходятся в разные стороны. Причем B.П. Глушко убегает, а военный с доброй усмешкой провожает его взглядом, пока тот не пропадает из вида, а потом идет дальше по своим делам. Его имя – Георгий Эрихович Лангемак.

Вечером того же дня юноша пришел к Н.И. Тихомирову, который принял его на работу и положил ему содержание.

А с Георгием Лангемаком они встретятся через некоторое время, когда молодой начальник отдела ГДЛ Валентин Глушко будет присутствовать на одном из совещаний у начальника Лаборатории. Они поздоровались как старые знакомые и, посмотрев друг на друга взглядом двух очень больших друзей, обменялись перепутанными бумагами и высказали свои соображение по поводу прочитанного в них. Оба были в восторге от написанного, и оба решили сотрудничать в описывавшихся там областях. И только после этого поинтересовались именами.

На этой почве они и сблизились, а через некоторое время близость в работе переросла в близкую дружбу, которая продолжалась до 2 ноября 1937 г. – дня ареста Г.Э. Лангемака.

В.П. Глушко во всем брал с него пример и учился. Эти уроки потом он преподавал и мне. Вместе с глубочайшим уважением к Георгию Эриховичу. Но это будет потом, а пока… пока Валентин с открытым ртом смотрит на своего старшего друга (Г.Э. Лангемак был старше на 10 лет) и во всем слушается его советов. А Лангемак, видя в юном друге гениального сотрудника, учится у него и слушает его советы.

В этом возрасте за Глушко закрепилась репутация талантливого скандалиста. Он слушается или слушает только тех, кто в чем-то разбирается лучше его, иных же не ставит ни во что. Обмануть или «втереть очки» ему невозможно. Заподозрив неладное, он задает один или два вопроса, после ответов на которые либо выгонял обманщика вон, либо просил начальство освободить его от общения с этим человеком. Но Лангемак… От Лангемака он терпел все, что бы тот ему ни говорил, и всегда был благодарен ему за эту критику.

Потом Валентина Петровича будут обвинять в том, что он негативно относится к критике со стороны своих товарищей. Так и было на самом деле. Он не воспринимал критику от тех, кто ничего, кроме этого, не делал. Если же этой критике его подвергал кто-то из специалистов (Н.И. Тихомиров, В.А. Артемьев, Б.С. Петропавловский, Г.Э. Лангемак, И.Т. Клеймёнов, Н.Я. Ильин и др.), он молча выслушивал, потом опровергал то, что не соответствовало действительности, а в остальном делал соответствующие выводы из сказанного. Правда, и за собой оставлял такое же право говорить им правду и пользовался им, если видел, что был прав.

В то же время он познакомиться с Тамарой Саркисовой, двоюродной сестрой жены Б.С. Петропавловского. В марте 1938 г., за неделю до ареста, она родит ему дочь, а потом откажется от него в трудную минуту. Когда же он получит назначение в Казань, то поедет за ним, думая, что он не узнает о ее предательстве и будет с ней. Но он все знал и в дальнейшем поддерживал с Тамарой отношения только из-за дочери.

Условия, в которых он рос, заставили его всего добиваться своим трудом и тем закалили волю. На протяжении многих лет каждое утро делал зарядку и поминутно расписывал свое время, стараясь не тратить его на ненужные вещи. Уже в то время про него можно было сказать, что «он был человеком, ходившим с широко развернутыми плечами». Этим они с Г.Э. Лангемаком были похожи. Его кумир и самый близкий друг за всю его долгую жизнь – Георгий Эрихович Лангемак, выросший без отца, прошедший две войны, дважды арестованный, приговоренный к смерти. Переживший и голод, и холод. Как и Валентин Глушко, прошедший Одессу, был не только образцом для подражания, но и точной копией своего молодого друга, он тоже, вопреки всем, всего добивался своим трудом. Это тоже их объединяло. Они радовались успехам друг друга и чувствовали ответственность. Им нечего было делить. Их окрыляла возможность вместе создавать что-то новое и до них неизвестное.

Когда ждали приезда К.Э. Циолковского, Глушко не знал, куда деваться от стыда. Он должен был приехать в 1932 г., но заболел и не смог. Валентин вздохнул с облегчением, однако чувство вины его уже не оставляло. В этом же году он впервые познакомился с молодым энтузиастом из Москвы С.П. Королёвым. Деятельный, способный, энергичный. И Лангемак, и Глушко вместе обратили на него внимание.

После второго визита они окончательно сошлись и решили дальше все делать вместе. Пообещали друг другу поддержку во всем. Они сдержали свое обещание и помогали друг другу по мере возможности.

В декабре 1932 г. на пост начальника ГДЛ приходит И.Т. Клеймёнов. Познакомившись с В.П. Глушко, Иван Терентьевич отмечает для себя один момент: он настолько одержим идеей спасения цивилизации, что сделает все от него зависящее, для ее реализации. Об этом же ему говорил и конструктор по фамилии Лангемак. Клеймёнову понравилось, что оба таланта, «стояли горой» друг за друга и в разговоре с ним говорили не о себе, а друг о друге. Эти разговоры помогли И.Т. Клеймёнову успокоиться и до конца своего директорства (уже в РНИИ) быть уверенным, что эти двое его не подведут. И они действительно не подвели.

Я очень хорошо помню, как вдова И.Т. Клеймёнова М.К. Левицкая рассказывала мне о том, как ее муж, приходя с работы, расписывал В.П. Глушко, называя его одним из самых талантливых изобретателей ГДЛ, а потом и РНИИ, восхищался им и делал на него большую ставку, говоря, что у него великое будущее.

Пока И.Т. Клеймёнов занимался подготовкой базы для переезда ГДЛ (ставшего в сентябре 1933 г. Ленинградским отделением РНИИ) и спорил с С.П. Королёвым о приоритетах в распределении тематик в плане работ на новый 1934 г., Глушко и Лангемак продолжали начатые ранее работы.

В ноябре 1933 г. московской половине РНИИ потребовалась азотная кислота для показательного старта гирдовской ракеты. В Москве ее нужного количества не оказалось, и решили вести из Ленинграда. Проводив Валентина с двумя помощниками, Лангемак уехал домой, а тем временем принесенная с мороза в теплый вагон бутыль треснула, и кислота залила весь вагон. Все виновники этого были тут же арестованы и препровождены в линейный отдел милиции. В этом же поезде должен был ехать С.М. Киров, и эту случайность пытались выставить как вредительство. Тем временем Лангемак уже успел лечь в постель, когда в его квартиру ворвались сотрудники милиции и потащили его на Московский вокзал.

Приехав туда, Георгий Эрихович сразу разобрался в ситуации и объяснил сотрудникам милиции и прибывшему огэпэушнику, что произошло на самом деле. В результате этого объяснения задержанных отпустили. Выяснения отношений между ними не было. Никому из них не могло и в голову прийти, что бутыль не выдержит такого перепада температуры.

Это происшествие прошло для них практически бесследно. Был суд, решением которого их оштрафовали и отпустили. Но этот суд никак не отразился на их дальнейшей карьере. Оштрафовали и забыли. И в этом заслуга М.Н. Тухачевского и И.Т. Клеймёнова.

Московская грязь

Перед переездом в Москву перед В.П. Глушко встал очень серьезный выбор: чем ему заниматься в дальнейшем, ведь в ГДЛ он занимался не только разработкой ОРМ’ов (опытных ракетных моторов), но еще и ракетами РЛА-1, РЛА-2, РЛА-3, РЛА-100.

Сам он об этом позже писал: «Нужно было выбрать и я выбрал то, с чего начинается ракетная техника, то, что лежит в ее основе, определяет ее возможности и лицо – ракетное двигателестроение…»

Приехав в начале января 1934 г., ленинградцы сразу стали отмечать новоселье. Чтобы никому не было обидно, собрались в квартире холостого Глушко. Мебели еще не было, и сидели на полу на подушках. Потом были другие вечеринки, в которых принимали участие Лангемак, Королёв, Купреева (секретарь И.Т. Клеймёнова) и другие. Во время одной из вечеринок лопнула подушка, и перья разлетелись по всей комнате. Потом, во время допросов в НКВД, следователи проявят свою хорошую осведомленность о происходивших тогда событиях, в том числе и об этой подушке.

Что же касается В.П. Глушко, то, приехав в Москву, он в первую очередь продолжил работу по созданию более мощного ракетного двигателя, чем созданный в ГДЛ ОРМ-52. Теперь речь шла уже о двигателе, предназначенном для полета человека.

Работа над ним шла вплоть до 1937 г., когда он был премирован за ОРМ-65 и представлен к правительственной награде – ордену Трудового Красного Знамени, получить который не смог из-за своего ареста.

Валентин занимался азотно-кислотным направлением, но была еще одна группа, разрабатывавшая кислородные двигатели. В эту группу входили М.К. Тихонравов, Л.С. Душкин, А.Г. Костиков и другие. Результатов эта группа не добилась, только завела это направление в тупик. Поэтому единственным рабочим двигателем, бывшим тогда в РНИИ, был двигатель конструкции В.П. Глушко.

Однако вместе с московской половиной РНИИ в «наследство» И.Т. Клеймёнову достался и только что пришедший туда выпускник ВВА РККА имени профессора Н.Е. Жуковского военный инженер А.Г. Костиков. Этот человек сыграет зловещую роль в событиях 1937–1938 гг. Когда по его доносу будут арестованы И.Т. Клеймёнов и Г.Э. Лангемак, а В.П. Глушко будет затравлен до такой степени, что напишет заявление с просьбой о переводе его на преподавательскую работу в ВВА РККА. Тогда он подойдет к Валентину и попытается его заставить сказать что-нибудь отрицательное о своем друге, в ответ Глушко пошлет его в открытое море, на гнилом баркасе. Костиков не успокоится и организует два заседания НТС, на которых попытается затравить В.П. Глушко окончательно, но занятый своими мыслями конструктор будет лишь издеваться над выступающими. Его больше заботило состояние здоровья его ребенка и ее матери, а также вопросы, появившиеся в последнее время, а не разборки по типу «кто враг, кто друг». И именно с последнего заседания в народ пойдет его крылатая фраза: «Я не папа римский и свои ошибки признавать умею…» Он расскажет о своих действительных, а не мнимых ошибках, и снова ни одного плохого слова в адрес И.Т. Клеймёнова и Г.Э. Лангемака. Взбешённый Костиков позвонит в НКВД и даст ход заготовленному в те же дни ордеру на арест будущего академика.

Несколько позже Валентин Глушко охарактеризует А.Г. Костикова следующим образом: «Костиков не был ни ученым, ни учеником или последователем Циолковского, а был порождением мрачной эпохи культа личности…»

В ночь на 24 марта 1938 г. за ним пришли. Он был арестован на глазах матери, приехавшей из Ленинграда, чтобы помочь только что родившей Тамаре, бывшей тогда еще в больнице.

Первые допросы ввергли Валентина в шок. Он никак не мог понять, что от него хотят и при чем здесь он? Человек далекий от мыслей о вредительстве, думающий только об иных мирах, мечтающий о спасении цивилизации и делающий для этого все от него зависящее, попал в странное положение, выходом из которого была только дорога… на тот свет. Да, недолюбливал советскую власть, отобравшую все, что было заработано отцом честным трудом, и что теперь?.. Одной нелюбви мало, чтобы «пришить» вредительство. Тем более что он решил стать выше своего отношения к власти. С детства его интересовали теперь совсем другие вопросы, и размениваться по мелочам он не хотел, слишком мало было времени, а сделать надо было еще очень и очень много.

Слушая следователя М.Н. Шестакова, Глушко был в ужасе, он еще не знал, в каком состоянии И.Т. Клеймёнов и Г.Э. Лангемак подписали очерняющие его показания. В первый момент даже обиделся на своего друга, но несколько позже обида прошла. Прошла тогда, когда испытал это состояние на себе. И с этого момента больше не обвинял никогда и никого из подписавших на следствии против него какой бы то ни было ерунды… И мне завещал поступать так же.

Сколько сил он потратил на то, чтобы помешать аресту С.П. Королёва… Сколько времени ушло на это… И все напрасно… Королёв был уже обречен, и показания Глушко ничего не решили. Но он сделал так, чтобы следователи не смогли использовать их против Сергея Павловича, т. к. слепой исполнитель воли не есть осознанное вредительство, да и не в чем обвинять Королёва на основании показаний, в которых подписавший эти показания всю ответственность брал на себя…

Что касается остальных, то всю вину он валил на уже умерших и расстрелянных или арестованных ранее, так как узнал от сокамерников, что осужденным эти показания уже не повредят. Тон же… Тон, каким он отвечал на вопросы… Даже редакторская правка, проведенная следователем, не смогла «выжечь» тот сарказм и насмешку, с которой он их давал…

В забытьи, ничего не соображающего от побоев, его приносили обратно в камеру, где чуть только пришел в себя и боль слегка отступила, он возвращался мыслями к делу, оставленному им на свободе. Проводил мысленные расчеты и пытался найти решение не решенных тогда задач. Эта одержимость своим делом и не дала ему сломаться, не дала потерять веру в скорое (пусть и через 6 лет) освобождение, помогла победить в схватке с НКВД и Костиковым.

Да, Валентин Глушко, конечно, был не из физически сильного десятка и под воздействием силы мыл парашу, но, делая это, он был совсем далеко – в будущем, рядом с созданными им двигателями, которые уносили космический корабль к далеким планетам…

Какую нужно было иметь внутреннюю силу, чтобы не сломаться и выжить в тех условиях, несмотря ни на что? Выжить, не утащив за собой никого… Или почти никого… А допросы следователя? Он стал «отмахиваться» от них, как от назойливых мух, и когда эти «мухи» ему надоели окончательно, он добился разрешения работать по специальности и смог вытащить следом за собой и Королёва. Клеймёнова и Лангемака не успел, а Королёва смог. И кто бы и что ни говорил, но это именно он вытащил Королёва с Колымы.

А Лангемак… С того момента, как Глушко узнал о его смерти, Георгий Эрихович стал незаживающей и постоянно кровоточащей раной в его сердце. Костикову он не забыл Лангемака… И всю жизнь это был единственный человек, о котором он не мог говорить без боли, его голос срывался, и на глазах появлялись слезы… До самого последнего дня его жизни…

Казань, Москва, Берлин, Капустин Яр, Байконур, далее – везде.

«Казанское сидение» с 1940 по 1945 гг. тоже имело свой смысл. Там, на территории авиазавода № 16емухоть не мешали работать. И В.А. Бекетов, капитан госбезопасности Бекетов, стоявший во главе СпецКБ НКВД, где отбывал свой срок Глушко, был человеком грамотным и достойным уважения.

Но наступило 2 августа 1944 г. его привезли на ближнюю дачу к И.В. Сталину, где и отпустили на свободу. Получив на руки справку об освобождении, он приехал на квартиру, откуда забрали Лангемака, к жившим там родственникам Б.С. Петропавловского. Кето рассказала о подробностях его ареста: как сама открыла дверь энкаведешникам, как проходил обыск, как Георгий Эрихович в последний раз грустно улыбнулся всем на прощание.

А в глазах Глушко слезы… И боль… Дикая, дикая боль… Оттуда и навсегда… Навсегда!

С того момента он и замкнулся. Стал невозмутим и внешне спокоен. Иначе арестуют, как Лангемака. Нет, не его, а Лангемака. Для него не было никого выше этого человека и уже не будет! Его Друга, его Кумира больше нет… Он стоял в коридоре той квартиры, где смеялись Его дочери, Ася и Майя Лангемак, где они придумали не одну шутливую выходку, где он много раз покрывал проказы своего друга перед его женой. Стоял и плакал… От обиды, что не смог, не успел… Не спас…

…Пролетая над территорией разгромленной Польши, Валентин Петрович сравнивал эти руины с остатками от… И в памяти его осталась только боль… Он для того и отвернулся к иллюминатору, чтобы никто не видел, что ему больно… В самолете было много его товарищей, которые так ничего и не заметили. Не заметили, что Глушко изменился окончательно… Они летели на изучение трофейной немецкой ракетной техники.

Став перед отправкой в Германию «профсоюзным полковником» (получив на время командировки звание инженера-полковника), он прекрасно понимал, что сейчас, в 1945 г. его самый близкий друг должен был быть не ниже генерал-лейтенанта инженерно-артиллерийской службы и не иначе, как Героем Социалистического Труда, если не дважды. Идя по Фридрихштрассе, он вспоминал о Г.Э. Лангемаке, в очередной раз сожалея, что тот никогда не разделит радости от возможности продолжать дело свой жизни… Георгий Эрихович не носил погон, но практически в каждом военном, имеющим полковничьи или генеральские погоны, конструктор видел своего друга… Он хотел видеть его живым и видел…

Почему этого не было раньше? Условия, в которых он находился, не давали возможности расслабиться. Теперь же, получив относительную свободу, он решил отдохнуть, и воспоминания о Лангемаке как удавкой сжали его сердце… Георгий Эрихович… И боль… Опять эта боль… Которая уже не уйдет никогда…

Нет, истерик уже не было… Хватит и той, в 1941-м… Тогда он плакал впервые за все время, проведенное им в застенках НКВД… Тогда впервые пожалел, что его не расстреляли… Задаваясь вопросом: ради чего он боролся?

Чтобы узнать, что Лангемака больше нет? Что они убили его ни за что…

Тогда Глушко «взял себя в руки» только благодаря слову, данному в детстве, теперь же… сил уже не оставалось… Он устал… смертельно устал… Но здесь в его жизни появилась немка… Очаровательная девушка, слегка говорящая по-русски… Она готовилась стать переводчиком, чтобы допрашивать советских военнопленных, и не успела… Это ее и спасло… Однако он с детства знал немецкий лучше, чем она технический русский, и ему пришлось самому говорить по-немецки, однако это было прекрасным поводом, чтобы возить ее с собой, как личного переводчика.

– Если родится мальчик, назовем его в память о твоем друге…

А в ответ… лишь слезы на глазах…

А потом родился ребенок… И когда конструктор уезжал в Москву, она хотела ехать с ним. Было получено разрешение и оформлены необходимые документы, но… ребенок умер, и она осталась… Осталась потому, что не могла… Эта смерть стала для нее сильнейшим ударом, и они расстались, вопреки их желанию быть вместе…

Но надо было продолжать работу. Ракеты и двигатели к ним следовали один за другим. Казалось, что это превращается уже в конвейер, конца и края которому не будет видно. И все ближе и ближе было осуществление его мечты. Может, именно это и спасало от мрачных мыслей и боли… И с каждым новым удачным стартом он повторял: «Это мы с тобой вместе, Георгий Эрихович…» или: «Чтобы я без тебя делал, Георгий Эрихович…»

И еще одно изменение. В 1947 г. он встретил Магду. Назначил свидание одной, а пришла другая. Та не смогла, прислала вместо себя подругу. Так и познакомились. У них родилось двое детей – Лена и Юра. Он так и не смог дать сыну имя уже умершего брата, но все равно назвал его в честь Лангемака. Ведь Юрий и Георгий – это одно и то же имя… Только первое по-украински, а второе по-русски.

Казалось, все было хорошо. Поставили на вооружение ракету Р-5, запустили первый спутник, скоро полетит первый космонавт, но что-то не давало ему покоя. Нет, среди первого набора не было ни одного человека, похожего на Лангемака, хоть чуть-чуть… Все вернулось обратно. Боль…

В начале 1961 г. в жизнь Валентина Петровича прочно входит Лидия Дмитриевна Пёрышкова. Человек, о котором он скажет мне перед смертью: «Всеми своими победами последних летя обязан этой маленькой женщинке…»

Она заняла пустоту в его сердце, и стало легче. Но что-то еще тревожило его. Тот факт, что вместе с ним уйдет в прошлое и Лангемак. Когда подрос Юра, то конструктор попытался поговорить с ним на эту тему, но всем обеспеченному мальчику это было не нужно. Боль отца его не интересовала. Он уже и не помнит об этом разговоре… А В.П. Глушко что было делать дальше?

Понимая, что это может плохо закончиться, они с Лидией Пёрышковой все же решаются на рождение совместного ребенка… Через некоторое время после моего рождения, летом 1972 г., В.П. Глушко впервые берет меня на руки.

Когда мне было три месяца, то, стоя возле моей кровати, он сказал, что растет его защитник. Так он меня и воспитывал, как своего защитника.

В 10-летнем возрасте я впервые столкнулся с реальностью этой жизни. Все прогулки до часа ночи и подожженные гаражи и помойки, которые были до этого, показались мне ерундой. Все угрозы о постановке на учет в детскую комнату милиции мельчали на фоне происшедшего осенью 1982 г. – весной 1983 г.

В.П. Глушко привез домой новый фотоальбом «Советская космонавтика». Мы сидели на диване и рассматривали фотографии военных, а я спрашивал у него, кто они такие. Он называл фамилии: «Клеймёнов, Петропавловский, Лан… гемак…» – Его голос дрогнул. Не обратив тогда на это внимание, но что-то почувствовав, я попросил его рассказать мне об этом немце.

Он сказал две или три общих фразы, а я попросил меня с ним познакомить. В ответ прозвучала фраза, которую я очень часто от него слышал: «Ну, познакомлю я тебя, он спросит, как ты учишься, и я что, краснеть за тебя буду?» Мне стало понятно, что троечника он с Лангемаком знакомить не собирается. За полгода я из троечника стал отличником, и протянув ему свой дневник со словами «Теперь тебе не придется краснеть», стал ждать, когда он посмотрит на пятерки, наберет телефонный номер и мы поедем к Лангемаку.

Посмотрев на оценки, конструктор отшвырнул дневник и тяжело сел на диван. Его нижняя челюсть затряслась, он тут же закрыл ее рукой, губы превратились в узкую белую полоску. Подняв на меня глаза, он процедил: «Прости меня, я не должен был так поступать… Лангемака уже давно нет в живых, его расстреляли…» Удар был очень сильным. Тогда же я узнал, что и он сам тоже сидел в тюрьме. Узнал, что он ненавидит Сталина, называя его «гением власти» и «кровавым бандитом».

На следующий день в школе, на уроке истории, когда нам рассказывали о «полководческом гении» Кобы Джугашвили, я заявил о том, что мне сказал отец: «Как же Сталин мог выиграть войну, если перед самым ее началом он перестрелял весь цвет армии и науки?..» Академика тут же вызвали в школу. Спокойно выслушав говорившего, сказал, что я уже взрослый и сам могу отвечать за свои поступки. Он же просит больше моих родителей в школу не вызывать. Сам натворил, сам буду и отвечать.

В то же время, и из-за меня в том числе, вокруг академика стали собираться различные экстрасенсы, большинство из которых были обыкновенными шарлатанами. Дольше всех из них продержался Ю.В. Носков, который сам ретировался, поняв, что я его сильнее и достать меня он не может. Однако он остался вхож в дом дочери В.П. Глушко, Елены, и чуть было не женился на ней.

Вторым по времени был В.К. Канюка, с ним мы дружили семьями. Человек, который в благодарность за все, что ученый для него сделал, в трудную минуту бросил его семью, а потом, после смерти В.П. Глушко, разыграл благодетеля и чуть было не погубил Л.Д. Пёрышкову. Получилось, он вообще забыл, что на него обратили внимание только из-за меня. Будь я более спокойным, никто бы в ракетно-космической отрасли не знал бы такого человека – Валерия Константиновича Канюку. Да, он был, безусловно, талантливым человеком, но законченным авантюристом с невыносимым и сверх меры скандальным характером. Но его высокомерие не знало пределов. Иногда доходило до того, что он считал себя умнее и выше академика В.П. Глушко, давая понять, что делает великое одолжение ученому, что с ним работает.