– Человек пришел, неужели ты, Ванюша, не видишь? – сказала Аришка.

– Сто разов тебе говорить! Какой я Ванюша! Я тебе не мальчишка сопливый, у меня будто отечество есть… А то Ванюша! Кто там еще?

– Мир дому сему, – проговорил несколько опешивший Матвей Никитич.

– Здравствуйте!

Иван поднял на Буянова посоловевшие, припухшие глаза. Встал с кресла, запахнул широкие полы халата. Узнав Матвея Никитича, засуетился.

– Милости просим, господин Буянов. Всегда рады встретить такого гостя. Арина Константиновна, оставь покупки-то, приветь гостя дорогова… Это тот самый купец Буянов, о котором я тебе говорил. Имя-отечество, извините, запамятовал. Гость кстати – к горячим пельмешкам. Должок ему надо возвернуть и угощение поставить.

– Благодарствую, сыт, – буркнул Матвей Никитич, оглушенный этим обилием слов и приветствии.

– Сыт али как, нашим хлеб-солью брезговать нельзя. Присаживайтесь, Матвей Никитич… Вот и вспомнил, как величать надо. Я все ведь помню. И гость вы для меня тово… очень дорогой.

– Спасибо, что помнишь…

Буянов огляделся, отодвинул в сторонку лежавшую на скамье лисью шубу, степенно присел.

– Ты, Ариша, выдь на час, шанпанскова с фрухтами подай да с пельменями поторопи. Сама постарайся.

– Особо-то не хлопочи, Иван Александрыч… Я ведь по известному тебе делу приехал, – когда вышла хозяйка, сказал Буянов.

– Дело не волк, в лес не убежит… Мы тоже не бездельничаем, Матвей Никитич, – с гордостью посматривая на купца, ответил Степанов.

– Вижу, – мрачно отозвался Буянов. – Слыхал… Ну что ж, дай бог, как говорится. – Матвей Никитич сам удивился, как сорвались с языка эти миролюбивые слова. Ехал с намерением бунтовать, возмущаться, а вышло совсем по-иному.

– Спасибо на добром слове. В тот самый день вас будто сам господь бог послал. Во сне такое счастье не снилось! Сколько мы вас потом вспоминали!..

– Значит, меня не забыл все-таки? – не теряя в душе вожделенной надежды стать компаньоном, спросил Буянов.

– Как забыть! Какая ведь история-то! Говорю, вспоминаем частенько… А здорово… – Иван засмеялся веселым, заливистым хохотком, – здорово вы меня облапошили! Церковку, кирпичики… Хе-хе-хе! А я, будто дурак, уши развесил. Вот умора!

Буянов крякнул и завозился на лавке. Вспомнил, какой лисой подкатился он тогда к простоватому казаку с молитвами да с причитаниями, и самому стало противно. «Вот она, кара-то господня».

– Мы-де богомольцев привечать будем, то да се… Ну, стало быть, приветили бы, а наше добро в земле кому бы тогда досталось? Кто бы там теперь хозяйствовал?

– Построил бы и церковку, Иван Александрыч, ей-ей! Крест кому поцеловать! А теперь я разорен, по миру пущен, – наклонив голову, слезно проговорил Матвей Никитич.

– В чем же это мы виноваты? Ну-ка скажи. Ежели те двести рублев, так я их возверну вам с моим удовольствием!

Степанов, размахивая ярко расшитыми полами халата, козырем прошелся по комнате.

– Ты, мил человек, у меня не двести рублев взял, а в прах меня разорил. Я завтрева, может быть, пищим сделаюсь! А то двести! Нет, брат, там поболее двухсот…

– Ну, это уж вы бросьте! У меня расписка вам выдана! – воскликнул Степанов.

– На расписку мне наплевать! А вот по миру меня ты чуть не пустил, это как?

– Несуразное вы говорите, господин Буянов. Что я у вас, последние деньги взял? Вы мне их тогда сами сунули, – уже начиная искренне удивляться, сказал Иван.

– Разве в задатке суть? Слово делового человека дороже всего на свете. На этом стоит весь торговый мир. Двести рублей мне – тьфу! Ты мне, Иван Александрыч, делянку продал, задаточек получил, а сам богатством завладел, мое золото добываешь?

– Ваше золото?.. С какого конца оно вашим стало? Вы что у меня покупали: прииск или место для церкви да для кирпичного завода… молитвы мне разные напевали… При чем тут золото?.. А ежели уж вы богомольный такой, так я вам нарежу не десять десятин, а пятьдесят… Я у обчества и войскового правления пятьсот десятин арендовал, со всеми горами, долами, лесом и речками, поняли!

Матвей Никитич ахнул в душе. «Вон куда рыжий успел лапы-то протянуть… Его теперь и вправду рукой не достанешь». Разговор надо было вести в другом тоне.

– Я тебя, Иван Александрыч, давно понял, а ты меня нет. Золото на Синем Шихане мой родитель раньше тебя открыл, а перед смертью мне завещание сделал.

– Поняли и мы вас, раскумекали потом, как вы собирались нас с братом облапошить… А теперь зачем явились?.. Еще хотите заморочить? Может, вам какую долю отвалить? Может, наши денежки вам пересчитать?

– Мне твоих денег не надо… Ты мне землю запродал десять десятин, задаток взял. Я инструмент закупил, рабочих нанял, капитал затратил… Значит, должен отвести мне соответственный участок али на паях принять.