Поставив машину у колумбария, миссис Хербет взяла цветы и пошла по аллее. Завтра День памяти [45] , и тут, на кладбище, будет тьма народу. Понаедут целыми семьями с цветами для своих незабвенных. Понатыкают американских флажков в могилы ветеранов. Но сегодня здесь тихо и спокойно.

Подойдя к могиле мужа, она поняла, что кто-то уже побывал здесь. Из металлической вазы, прилаженной к надгробию, торчал пучок желтых нарциссов и одуванчиков. Кто же принес их сюда? Одно ясно — в цветах ничего не смыслит. Миссис Херберт положила свои цветы на могильную плиту и стала разглядывать уродливый веник в вазе. До такого мог додуматься только мужчина, решила она.

Приложив руку козырьком ко лбу, она огляделась. Неподалеку на земле лежала молодая женщина. Она наверняка заметила бы ее раньше, если бы та стояла. Женщина лежала на боку, опершись на локоть, и смотрела на могильную плиту. Пока миссис Херберт шла к ней, женщина даже не пошевелилась. Только однажды сорвала травинку, поднесла ее к губам и бросила. Она подняла глаза, только когда заметила тень миссис Херберт.

 — Вы случайно не видели кого-нибудь вон у той могилы? — спросила миссис Херберт.

Женщина села, взглянула на нее, но ничего не ответила.

Чокнутая, решила миссис Херберт, или немая. Она уже пожалела, что вообще заговорила с ней. Но женщина вдруг встала, сложив ладони у груди.

 — Был тут какой-то мужчина. С час назад, — сказала она. — Может, он и подходил к вашей могиле.

 — Там мой муж, — сказала миссис Херберт. — Это его могила. Ума не приложу, кто мог оставить эти цветы.

На могиле, у которой стояла молодая женщина, цветов не было. Как это можно прийти на кладбище и ничего с собой не принести, недоумевала миссис Херберт. Тени деревьев, растущих у ближайшей ограды, подползали все ближе. Она поежилась, подняла ворот свитера, скрестила руки на груди.

 — Он быстро ушел, — добавила женщина и улыбнулась.

«Приятно, когда в таком печальном месте тебе вежливо отвечает совсем незнакомый человек», — подумала миссис Херберт.

 — Он и к колумбарию подходил, — сказала женщина.

 — Кто же это? — все гадала миссис Херберт. В колумбарии покоился прах только одного ее знакомого. Лет десять уже, как он умер, а из его родни всего один человек в живых остался.

 — Это, должно быть, Ллойд Медли, — задумчиво произнесла она. — Брат его Хоумер в колумбарии лежит. Его прах, конечно. Муж, я и эти мальчишки росли вместе.

Она говорила с Ллойдом по телефону как раз на прошлой неделе. Он каждый месяц звонил ей и справлялся о ее здоровье. В последнем разговоре признался, что часто думает о Хоумере.

 — А у меня никого в колумбарии нет, — сказала женщина.

Миссис Херберт взглянула на могильную плиту и увидела выбитый над именем маленький белый крестик. А еще обозначения каких-то военных регалий, в которых она не разбиралась, и даты: 1914–1967.

 — Девятьсот четырнадцатый! Я ведь сама родилась в четырнадцатом, — воскликнула она, словно удивляясь, что ее одногодок уже умер. На мгновение показалось, что жизни их — ее и лежавшего в могиле — когда-то соприкасались.

 — Я его почти не помню, — сказала женщина. — Но вот побуду здесь, и что-то всплывает. — У женщины было красивое лицо с высокими, как у индейцев, скулами и узкие бедра — совсем прямая линия вниз от талии, отметила про себя миссис Херберт. На вид ей было не меньше двадцати пяти, черные глаза смотрели внимательно и спокойно.

 — Совсем не помню, как выглядел Хоумер, — сказала миссис Херберт. — Помню только, что по-тирольски он пел как бог. Тогда это как раз в моду вошло. — Она вспомнила о Ллойде, о том, как повезло ему и Арби, еще одному брату, что живыми вернулись из Калифорнии, куда ездили забрать тело Хоумера. Того нашли мертвым в захудалой гостинице, телефонный номер Ллойда обнаружили в кармане рубашки покойного. «В таких местах долго не чикаются, раз — и ты покойник», — говорил потом Ллойд.

 — Пил он беспробудно, — посетовала миссис Херберт. — Но уж по-тирольски петь был мастер. Кстати, и на гитаре умел играть.

 — А мой отец любил свистеть, — сказала женщина. — Помню, он частенько насвистывал. — Она посмотрела на рощицу, а потом на противоположную сторону улицы, где стояло здание начальной школы. Учеников не было видно, никто не входил и не выходил. Миссис Херберт пришло в голову, что, сколько она ни ездит на кладбище, она никогда не видела у школы детей. Но она твердо знала, что дети ходят в эту школу, как знала, что похороненные на кладбище когда-то ходили по земле, ели, откликались на свои имена. Как знала, что Хоумер Медли прекрасно пел тирольские песни.

 — Если я завтра умру, интересно, какой меня запомнят мои малышки? — неожиданно подумала вслух женщина.

Не зная, что ответить, миссис Херберт промолчала.

Женщина заговорила снова:

 — Мне хочется привести сюда своих девчушек, но я не выношу, когда дети бегают по могилам.

 — Я понимаю вас, — откликнулась миссис Херберт. И в тот же миг вспомнила своего отца. Вспомнила, почему он не хотел, чтобы его похоронили на большом окружном кладбище, там, в их родном Арканзасе. «Я хочу лежать поближе к дому, чтобы мои внуки могли, когда захотят, попрыгать на моей могиле», — говорил он. Но получилось так, что вся семья уехала из Арканзаса, и теперь уже не имеет значения, где его могила.