— Всю ночь? С сестрой?

— Да!

Джимми резко встал с кровати.

— Ты чего злишься? — вновь спросил парень

— Потому что не желаю слушать весь этот бред!

Дверь в комнату открылась. Мама посмотрела на Джимми, покачав головой.

— Мы с Кэтрин пойдем в магазин. Ты с нами?

— Нет. В следующий раз. Хорошо?

Джимми был погружен в свои мысли, в которых создавались новые картины, писались тысячи возрожденных образов. Да и настроение для того, чтобы идти куда-либо, вовсе отсутствовало. Особенно тревожила мысль о том, что вновь придется спускаться в этот мир, где вместо лиц пластмассовые маски, которые плавятся при напоре огня, сжигающего тысячи фраз и мыслей. Казалось, Джимми видел всю ту грязь, скрывающуюся под теплыми улыбками и озорным смехом. Ложь. И как часто люди врут? Нет, не в чужие уши и умы, а сами себе, стоя перед зеркалом, чувствуя голыми стопами холод бетонного пола. Неужели, им так приятно уходить в ложь, прятаться внутри придуманных иллюзий, чтобы не пустить грязные лапы реальности в свои зрачки. И каждый из них, выстраивая новые способы защиты, тяжелые пасмурные стены, готов предать рай ради плотских желаний, во имя маски грубой личности. Люди слабы, но так боятся это признать в своем великолепии, в разрушенной психике, в сотни странных образов и слов. И эта ложь, как сигаретный дым, застилает глаза пеленой тумана, забивает дыхательные пути густыми облаками, уничтожая все светлое и здоровое. И что останется, когда сигарета дотлеет до конца, словно жизнь? Пустое место. Струистый дым поднимется к небу, и легкие порывы ветра разорвут его на мелкие части. И где теперь превосходная история жизни? Ее нет. Ее никогда и не было. Лишь тонкие волны тумана, наполняющие воздух, легкие и умы, растают, показав всю ничтожность вашей жизни!

Память рисовала новые картины, и Джимми был рад уходить в нее, отстраняясь от реальности, пропитанной теплом, ложью и ярким светом. Перед глазами, словно кадры старых фильмов на белом полотне кинотеатра, пролетали события, слова, крики.

Мрачное утро осеннего вторника. Дождь медленно капал с неба, словно боль сжимала сердце создателя, заставляя его плакать в бесконечных узорах разума. Его слезы падали вниз, разбиваясь об крышку деревянного гроба, скрывающего лицо смерти. Джимми не помнил, кто был начинкой дубового домика, какие чувства он испытывал к этому человеку, потерявшему каждый миллиметр жизни. Его память рисовала лишь чувства и фигуру маленького мальчика, который, не чувствуя боль потери, сжимал чью-то мягкую руку, пока реки слез текли из глаз ближайших родственников. Толстый бородатый дядя напевал церковные молитвы, образуя своеобразный портал между мирами живых и мертвых. Казалось, это мрачное утро не может показать величие смерти, играя глупые мелодии падения жизни. И сколько траура вокруг? Слова, ложь о том, что мерзкий труп когда-то был лучшим из всех живых. И в каждом зрачке Джимми видел мысли, путающие и пугающие.

Мальчик осматривался вокруг, но не видел людей, способных увести его из этого хаоса. Страх овладевал душой, но не было эмоций и слез, сострадания и жалости, лишь неумолимый факт того, что, рано или поздно, все мы покинем этот ужасный мир, напичканный фобиями и нелепой страстью плотских желаний. Джимми маленькими шагами пятился назад, чтобы покинуть большие ворота старого кладбища, пока гроб спускался все ниже в землю, вытесняя жизнь из старой рыхлой поверхности планеты. Мальчик приподнял глаза, стараясь разглядеть контуры новых миров.

Вот он! Миг, когда красота и смерть плотно граничат на одной линии стеклянных образов. Тонкая грань между великолепием и мерзостью, срисованная с лучших полотен западных мастеров. Сильные порывы ветра срывали золотые листья с усталых веток старого клена, поднимая их ввысь, чтобы разбить об землю, кружа в превосходном танце. Они так медленно стелились на планету, усыпая ее покрывалом смертельного исхода. И жизнь давно ушла из их лепестков. Дождь моросил сплошной стеной, попадая на лица, деревья и ветер. Казалось, чувствовать каждую смерть природы — дар, подаренный слезами создателя, прикованный к одинокой душе испуганного ребенка. Черные крылья разрезали воздух. Великолепный черный ворон, словно хирург, который режет очередное тело, чтобы подарить шанс на жизнь, потрошил воздух своим оперением, создавая узоры, в которые заковывал тяжелые капли дождя, не позволяя им разбивать изящество осенней красоты. Черные ленты трепетались на долгой веренице крестов, будто перешептываясь, делясь друг с другом тайнами загробной жизни. Величие в каждом моменте. Словно смерть танцует вальс с последним мигом жизни под музыку дождя и громких взмахов черных крыльев. Джимми не мог отвести взгляда от творящейся красоты. Казалось, время замерло, подарив искусству еще несколько минут. Так плавно слетали листья с усталых деревьев, так нежно разбивались капли дождя, так сладко пел черный ворон, олицетворяя потерянный призрак, блуждающий в лабиринтах этой усталой планеты. Миг, когда смерть плотно граничит с красотой — самый яркий образ ваших лет. А этот ворон — символ силы, любви и страха. Один сосуд — тысячи теней внутри умов.

Джимми открыл глаза.

Казалось, парень так и простоял у окна до самого вечера. Голубое небо уже сменили сотни далеких планет, которые пристально наблюдали за Джимми, запрещая ему уходить все глубже в свои мечты. Телефон выдавал глухие гудки, заковав в экране имя. Молодому человеку не требовались даже эти буквы, чтобы узнать знакомый номер. Но Саманта молчала. Волнение внутри Джимми набирало обороты, словно грозные тяжелые танки ломают кости слепых глупцов, бросивших свои тела под тяжелые гусеницы смерти. И сколько людей готово пойти в бой? Взять и бросить свои мысли под жестокие машины смерти. Но что такое «ты», когда за плечами рушатся города? Самопожертвование — обратная сторона эгоизма. То лицо, потерянное в длинном забеге лет, в цивилизациях, разрушающих планету, чтобы она не досталась никому.

Звезды окончательно захватили небо, возведя на горизонт свою королеву. Холодная Луна. Джимми не мог отогнать мысли от своей души, стараясь сдерживать позывы ярости. Тысячи кадров летели в глаза, уничтожая стеклянные рамки безумия.

— Где она? — прозвучал голос внутри головы

— У сестры — тихо прошептал Джимми — Скорее всего

— Или у друга — тихий голос усмехнулся

— Нет! — оборвал его Джимми, ужаснувшись над громкостью слов, которые покидали его пасть — Прекрати взрывать мне мозг! Заткнись!

Эти мысли, которые приобретали очертание диалогов, пугали молодого человека, заставляя его все глубже проваливаться в театр, подыскивая новую роль, совершенного персонажа с великой целью. Перед глазами вновь замигали кадры, словно покинутые маяки, освещающие путь заблудившимся рыбакам, уводя их от нужной тропы, чтобы со всего маху разбить об камни прибрежных скал.

На кухне, вернувшиеся из похода по магазинам, мама и Кэтрин снова о чем-то оживленно болтали, попивая красное вино с высоких бокалов. Оно так искрилось в световом танце ламп, что, казалось, на устах женщин оставались капли насыщенной крови, а не алкогольный изысканный напиток. О чем мог говорить Джимми? Снова упреки, странные вопросы, которые лились каждый день и улыбки, фальшивые и злые, запрятавшие глубокое ароматное добро. Добро, пропавшее еще в детстве, но возродившееся через нежные руки Саманты. Как же ее не хватало Джимми в тот вечер.

— Кэтрин рассказывала, что ты плохо спишь по ночам — обратилась мама к парню, зашедшему в пределы кухни

— Допустим. И что?

— Почему? Случилось что-то? — слегка пьяным голосом спросила женщина

— Нет. Все в порядке

— Но, я же вижу. Заметила, как ты изменился…

— Хватит! — прервал ее Джимми — У меня все отлично. Не стоит играть в заботливого человека, слишком много фальши в твоих глазах. Ведь, этот разговор забудется, как и сотни других. Тогда, в чем смысл?