И еще одним подвигом прославился Феогност. В те времена существовал такой порядок – при смене ордынского царя все подвластные ему улусники, а Русь в то время была-таки всего лишь улусом Золотой Орды, обязаны были прибывать в ставку хана с подобающими случаю подарками, чтобы убедить нового царя в своей лояльности и получить соответствующий ярлык на управление своей же отчиной и дединой. Поступали так не только удельные и великие князья, но и главы религиозных конфессий. Когда на ордынском троне утвердился хан Джанибек, к нему на аудиенцию прибыли Иван Калита и митрополит Феогност. Если первый достаточно быстро выкупил свой ярлык, то митрополита хан решил задержать для того, чтобы склонить к «добровольному» отказу от ранее дарованных церкви льгот и привилегий, заключавшихся в полном освобождении священнослужителей от выплаты ордынской дани. Просто отменить эти льготы хан не мог, так как это было бы нарушением ранее выданных охранных грамот. Вот он и решил силой вырвать «добровольный» отказ от них, не стесняясь при этом в выборе средств, вплоть до морального унижения и телесных истязаний. Пройдя через все эти испытания и раздав кучу денег алчным вельможам, Феогност тем не менее сохранил за церковью ранее полученные льготы, что способствовало дальнейшему росту влияния церкви на внутреннюю и внешнюю политику, а в конечном итоге – укреплению Московского княжества. Таким же хорошим помощником, союзником и наставником был Феогност и для Симеона Гордого, которого он вдохновлял и поддерживал во всех его делах по примирению и сплочению князей, а также в его честолюбивых планах стать великим князем «всея Руси». Желая обеспечить преемственность церковной политики, Феогност загодя подготовил себе преемника в лице своего помощника по церковным судебным делам епископа владимирского Алексия.

Митрополичье служение Алексий начал практически одновременно с получением ярлыка на великокняжеский стол братом Симеона Иваном Красным (1354 г.) в тяжелые послеморовые годы. Будучи митрополитом Киевским и всея Руси, Алексий управлял не только северными и южными православными епархиями, но и церквями западных русских областей, находившихся в составе Великого княжества Литовского, что явно не устраивало Ольгерда. Воспользовавшись бедами Руси и политической неискушенностью ее новых правителей, литовский князь в 1355 году добивается у константинопольского Патриарха учреждения отдельной литовской митрополии, во главе которой утверждается его тверской родственник Роман. Однако последний, недовольный тем, что в подчинение ему перешли лишь Туровское и Полоцкое епископства, самовольно провозглашает себя митрополитом Киевским с намерением подчинить себе Тверскую, Новгородскую и Псковскую епархии. Как раз те земли, на которые претендовала и светская власть Литовского княжества. Эта борьба за титул Киевского митрополита была омрачена не только взаимными обвинениями перед Патриархом, но и двухлетним пленом Алексия, прибывшего с пасторской миссией в Киев. По возвращении в Москву он не застал в живых великого князя Ивана II и вынужден был принять на себя бремя наставника и руководителя его малолетнего сына Дмитрия. Через два года московское боярство, возглавляемое Алексием, добивается для двенадцатилетнего князя права на великое княжение, и с этого момента митрополит становится главой исполнительной власти, вдохновителем и активным проводником политики по объединению русских земель вокруг Москвы. Причем действовал он так активно, что был обоснованно обвинен тверским и литовским князьями в предвзятости и в том, что отдает предпочтение интересам московского князя и потакает его насильственным действиям в отношении Твери. Эта прямолинейность Алексия привела к тому, что он утратил поддержку со стороны Патриарха, который еще при его жизни и без согласования с ним назначил ему преемника – болгарина Киприана (1375 г.). Да и Дмитрий (еще не Донской), практически всем обязанный митрополиту, не очень-то жаловал последние годы своего учителя и наставника. Ему наскучило быть ведомым, он страстно желал стать первым не только по титулу, но и в делах – больших и малых. С этой же целью Дмитрий настойчиво продвигал в преемники Алексию своего духовника Митяя в расчете на то, что тот будет во всем послушен его воле, а не наоборот. По этой же причине Дмитрий не хотел видеть на митрополичьей кафедре и преподобного Сергия Радонежского.

Однако пастырский посох и высокое духовное звание еще не гарантируют самоотверженное служение их носителей вере православной и земле Русской. Как будто в наказание великому князю, Русская церковь после кончины Алексия (1378 г.) вступает в более чем десятилетний период церковного неустройства. Любимец Дмитрия Митяй по пути в Константинополь внезапно умирает. Тогда русское посольство, воспользовавшись имевшимися у них чистыми листами бумаги с великокняжеской печатью, без ведома Дмитрия Донского составляет от его имени прошение о том, чтобы поставить митрополитом переславского епископа Пимена, которого московский князь в итоге не признает и по возвращении, сорвав с него митрополичьи одеяния, отправляет в ссылку. Оказавшись в безвыходном положении, Дмитрий соглашается принять Киприана. Но новый митрополит не оправдал возлагавшихся на него надежд, он не защитил Москву во время Тохтамышева нашествия, а хуже того – сбежал к враждовавшему с Дмитрием Михаилу Тверскому, поэтому был изгнан из Москвы. По настоянию Патриарха из ссылки на время возвращается Пимен, но этот честолюбец ни в коей мере не устраивает Донского. В Константинополь направляется архиепископ Дионисий, знаменитый своей непримиримостью к татаро-монгольскому игу, борьбой с ересями, а главное – духовной близостью с Сергием Радонежским и смелостью в отстаивании своих убеждений перед лицом великого князя, за что ранее подвергался опале и тюремному заключению. Но и этому достойнейшему пастырю не суждено было стать во главе Русской церкви. По пути в Москву его задержал в Киеве князь Владимир Ольгердович и заточил в темницу, где через два года, в октябре 1385-го, Дионисий скончался.

Последние годы жизни Дмитрия Донского и вся чехарда с русскими митрополитами происходили на фоне то улучшающихся, то ухудшающихся русско-литовских отношений. Ни Римскому Папе, ни Орде не был выгоден союз этих двух великих княжеств древнерусской земли, обещавший стать настолько могущественным, что и на Западе, и на Востоке начинали опасаться за свое благополучие и безопасность, поэтому было сделано все, чтобы этот союз не образовался. В результате: вместо брака Ягайло и дочери Дмитрия Донского состоялся брак Ягайло с Ядвигой, польской королевой-невестой (1385 г.); вместо союза Москва получила конфронтацию; вместо подручника в лице Ягайло Дмитрий Донской обрел противника. Под угрозой оказалось и православие, так как польско-литовская династическая уния, осуществлявшаяся под эгидой католической церкви, открывала путь католическим миссионерам на территории, окормляемые Православной церковью. Справедливости ради следует отметить, что в Литве были и достаточно мощные противники польского и католического засилия на русско-литовских землях, которым еще предстояло сказать свое слово. Представлял эти силы двоюродный брат новоиспеченного польского короля великий князь литовский Витовт, который, как мы помним, не преминул воспользоваться случаем и обручил свою дочь Софью с беглецом из Тохтамышева плена Василием, сыном Дмитрия Донского.

После смерти героя Донского в мае 1389 года события развивались настолько быстро, что невольно закрадываются сомнения: «А не спланировано ли все это заблаговременно? Вот только где: на Небесах или в Риме?» Посудите сами: не прошло и трех месяцев, как не стало тридцатидевятилетнего великого князя, а его место на Московском столе уже занимает его сын Василий; менее чем через месяц в Константинополе при загадочных обстоятельствах умирает неугодный многим русский митрополит Пимен; еще менее чем через месяц с согласия Константинополя общерусским митрополитом становится пролитовски настроенный Киприан, который в начале 1390 года прибывает в Москву и менее чем за полгода организует зеркальный польско-литовскому династическому браку союз великого князя Василия и дочери Витовта Софьи. Вряд ли можно усомниться в том, что больше всех от этого союза выигрывал Витовт. С одной стороны, он получал дополнительные возможности для противодействия польскому королю, а с другой – у него появлялась прекрасная перспектива подчинить себе молодого зятя и подмять под себя всю Северо-Восточную Русь с помощью «ночной кукушки» и уже прикормленного митрополита.

И действительно, Киприан достаточно активно начал претворять в жизнь идеи по сближению Литовской и Владимирской Руси, внешне не отдавая предпочтения ни той, ни другой стороне. Тут он весьма преуспел. Москва и Вильно достаточно согласованно действовали по отношению к Ордену, Великому Новгороду, Смоленску. Однако единодушие это закончилось, как только Витовт вступил в сговор с Орденом о разделе между собой Новгорода и Пскова, а с Тохтамышем – о выдаче ему ярлыка на все русские земли за помощь в борьбе против Едигея. События эти относятся к 1398–1399 годам, когда Витовт, подзуживаемый Тахтамышем, готовился не просто повторить, но и превзойти подвиг Дмитрия Донского. Не желая делиться с Москвой славой победителя татар, литовский князь начал собирать небывалое для Литвы войско, чтобы сокрушить господство Золотой Орды без участия Василия Дмитриевича, чьи земли он уже считал своими. Его уверенность в победе разделял и митрополит Киприан, переехавший накануне битвы из Москвы в Вильно, чтобы поддержать православное войско своим пасторским благословением.

Однако нам уже известен печальный результат битвы на Ворскле – результат неожиданный и закономерный одновременно. После поражения Витовта в Литве заметно усилилось влияние польского короля и католической церкви, в связи с чем Киприан счел за благо возвратиться в Москву, оставшуюся, как оказалось, единственным оплотом православия в Восточной Европе. Действия митрополита были расценены московским князем как акт доброй воли, за что своей грамотой Василий подтвердил за Киприаном древнее право церковного суда и право владения имениями, приписанными к митрополичьей кафедре.

Умер Киприан в сентябре 1406 года, но заложенные им добрососедские отношения между Москвой и Вильно, несмотря на откровенную и подчас ничем не прикрытую агрессивность Витовта, не позволили вооруженным набегам литовских войск на русские земли (1406–1408 гг.) перерасти в крупномасштабную войну, а это для судеб русского народа многое значило.

Следующий митрополит всея Руси Фотий (1409–1431 гг.) был прислан Патриархом после нашествия Едигея (1408 г.) из греческой земли и прославился многими трудами по исправлению нравов мирян и требовательностью к священнослужителям при исполнении ими церковных обрядов. Особой его заботой была борьба с судебными поединками и сквернословием, ворожбой и колдовством, ересью и лжеучениями. Но самые тяжелые испытания, выпавшие на его долю, были связаны с попыткой Витовта учредить-таки для подвластных ему русских земель особую митрополию, что грозило расколоть не только единую Русскую церковь, но тогда еще и единый русский народ. Несмотря на несогласие Фотия и прямой запрет греческого Патриарха, Витовт тем не менее настоял на своем, и с 1415 по 1419 год юго-западные православные епархии по решению «беззаконного» Собора местных епископов и архимандритов перешли под управление Григория Симвлака – родственника прежнего митрополита, Киприана. Только смерть Григория и внутрилитовские неурядицы, побудившие Витовта к более тесным отношениям со своим зятем, Василием Московским, восстановили единство Русской православной церкви.