— Вот что, девонька, — резко сказала она, — ты тут давай, прекращай из себя крестьянку строить. Без тебя найдется кому управиться. А если хочешь помочь, отнеси на рынок сметаны, сегодня хорошо пошло, у Аннушки заканчивается уже. Да тележку возьми, на руках не надо.

— Мне вовсе не трудно, — запротестовала было Марица.

— Зато мне трудно, — перебила тетка, — ходить за тобой все утро и переделывать. Не твое это, так чего начинать. Ты уж бумагами, как прежде занимайся — это уже огромная помощь, да что отвести — привезти — я не против. А в огород — ни ногой — если только ягоду какую захочется. Все поняла?

Марица кивнула, сдерживая улыбку. Права тетка Клава, не стоит ей и начинать эти дела, не для нее это. Как первый порыв прошел, так в тягость уже стало, и теткина отповедь откровенно обрадовала.

— Где сметана? — Деловито осведомилась она.

— Да там же, где и всегда, — проворчала тетка, — я то своих привычек не меняла. Только бери — ту, что справа стоит — побольше надо бы.

Отдав поручение, она величественно удалилась.

Марица навестила Матвея, который наотрез отказался лежать в доме в такую погоду и сидел в саду в кресле, вынесенным Пашутой, приспособив больную ногу на пенек.

Тинка и Тимошка бегали рядом, время от времени делая попытки завлечь Матвея в свои игры, от чего он упорно уклонялся. На вопрос Марицы, не нужно ли ему чего, отвечал, что ничего не хочется, только чтоб его в покое оставили. Прятал взгляд.

Девушка решила, что не стоит настаивать сейчас на своем, когда он не в духе, а позже, вернувшись с рынка, попробовать растормошить его и узнать, в чем дело.

Погода который день держалась прекрасная, а оттого что ночью прошел дождь, было особенно хорошо. Легкий ветерок гнал множество пушистых облаков в сторону океана, а с востока тянулась у горизонта темная полоса неба, грозя покончить с чередой ясных дней.

Проходя по главной площади Гребенска, Марица заметила, что церковная дверь чуть приоткрыта, подумала, что Фрося занялась уборкой в неочередной день. Обычно она это делала по субботам, а сегодня был только четверг. Решила заглянуть на обратном пути поздороваться.

Сразу за городской ратушей, Марица свернула в проулок ведущий к торжищу. Проулок в это время дня, как и сам рынок, был заполнен не только гребенцами, но и жителями окрестных селений. Торговля шла бойко. Мясные ряды, рыбные, овощные напоминали растревоженный улей. Шумно было от множества голосов. Торговцы то и дело зазывали народ, кто-то наоборот вел себя чинно, покупатели оживленно торговались.

Вся эта суета Марице очень нравилось. С ней то и дело здоровались, раскланивались, пока она пробиралась к Аннушке, вокруг которой было особенно много народу. Бойкая и веселая, Аннушка, толково и с шутками отпускала товар, зная почти всех своих покупателей, отчего успевала рассказывать и выспрашивать последние новости.

Заметив Марицу, она вдруг лихо свистнула и весело воскликнула:

— А ну расступитесь, люди честные, дайте пройти очаровательной девушке!

В толпе заулыбались, многие Марицу знали, пропустили ее к прилавку. Высокий горец, не позволил ей поднимать большую кадку сметаны с тележки, ухватил сам, передал Аннушке, одарившей его лукавой благодарной улыбкой. Горец даже приосанился, подкручивая усы, подмигнул бойкой торговке.

Поговорить с Аннушкой Марице не удалось, слишком занята та была, да и не о чем вроде было, потому девушка сразу попрощалась, выбираясь из толпы. Только тележку оставила у нее, пояснив, что хочет по торжищу налегке прогуляться.

Марица миновала рыбные и мясные ряды, направляясь к самому дальнему, где торговали всякой всячиной. Чего тут только не было, торговали табаком, медом, маслом, грибами, различными пряжами и нитками, отрезами тканей. Очень бойка шла торговля там, где продавались лепешки, с пылу с жару, испеченные прямо здесь, и домашним квасом, который разливали в большие глиняные кружки. Дальше шли лавки со всякой мелочью, необходимой в домашнем хозяйстве, корзинками, кастрюлями, деревянными ложками, готовой одеждой — простыми штанами и рубахами, были тут и простые луки-однодревки и ножи, огниво с кресалом и трутом.

Марица ко всему приглядывалась, но не задерживалась особо. Решила купить только цветов. Лавка с цветами располагалась почти у выхода с торжища. Бледный паренек, торгующий ими радостно поздоровался с девушкой. Он не стал ей ничего, предлагать, зная, что Марица любит сама себе выбрать.

Она только начала присматривать себе букет, который поставит в вазу в своей комнате, когда удивленный шепот притихшей толпы, заставил ее прервать это занятие. По торжищу, верхом на красивом вороном коне, ехал Гамсунг, перед которым все поспешно расступались, со страхом и любопытством глядя на легендарного бандита. Он же равнодушно величественно двигался между рядов, словно не замечая какое впечатление производит на горожан. Одетый как обычно, очень дорого и со вкусом, в лихо заломленной шапке, он просто лучился самодовольством от сознания своей силы и привлекательности. Его глаза, тем не менее, лениво обшаривали торжище, словно он кого-то искал.

Марице даже в голову не пришло сомневаться кого, видя как бесцеремонно он заглядывает в лица всех молодых девушек, встреченных на пути. Она стала аккуратно продвигаться к выходу, чувствуя как в душе закипает злость. Как он смеет появляться здесь, так нагло, заставляя ощущать себя преступницей в мире, который успела полюбить всем сердцем и давно считала своим. Почему она должна бежать и прятаться. На мгновение ею овладело настоящее бешенство, хотелось крикнуть ему, что вот она здесь. Как жаль, что она вернула ему пистоль! Марица с трудом сдержала порыв и, стараясь не привлекать к себе внимания, быстро пошла к проулку.