Безумным политикам, лишенным существенных фрагментов психики, формирующих социальное поведение, удалось обратить часть населения России в безумную толпу, заставить на минуту поверить в гениальность нравственных уродцев, в их знание истины. Но разве кто-то в здравом уме голосовал за убийственную «либерализацию» цен, разве кому-то из «властителей дум» давали санкцию на бесконтрольную власть, позволяли развалить и разграбить государство? Конечно, голосовали не за это, а за надежду на лучшее. Нас обманули, и понимание своей вины за готовность быть обманутыми должно вернуть нас к нормальному критическому мироощущению.

Источник безумия общества находится в обезличивании граждан, в превращении их в толпу. Следовательно, рецепт против безумия содержится в обратном процессе — гражданин должен стать личностью и нести бремя ответственности и свободы. Это и путь к личному спасению.

Первая годовщина августовского путча была достаточно многолюдной. Вторая — в период «артподготовки» Ельцина против парламента — собрала два митинга всего по три тысячи человек: митинг радикальных «демократов» и митинг радикальной оппозиции. На празднование третьей годовщины к Белому Дому пришло всего 200 человек ушибленных любовью к Ельцину. Для того, чтобы они смогли организовать подобие митинга, ОМОНу пришлось очистить площадь от 2000 человек, протестовавших против «наезда» властей на всероссийскую рулетку АО «МММ».

С собственным безумием мы справимся, если не позволим ИМ разрушить Российское государство. Пока существует Россия, не все еще безнадежно.

ГАВРИИЛ ПОПОВ: МОЗГОБЛУДИЕ ТРЕХ ЭПОХ

Представьте себе человека, который встает в пять часов утра, чтобы уделить наиболее продуктивное время суток своему увлечению. Чуть свет садясь к письменному столу, он стремится отыскать в закоулках российской истории причины сегодняшних напастей, одолевающих наше Отечество. В девять утра человек уходит на работу, за которую платят деньги, а вернувшись вечером, отходит ко сну, не досмотрев информационной программы «Время». Зовут нашего героя Гавриил Харитонович Попов. А свой распорядок дня он огласил в одном из телеинтервью.

Эти чудачества — дело десятое. Главное для нас — мировоззрение теоретика ельцинизма, сочетающего в себе ненависть к России, марксизм, либерализм, а также глубокое невежество и нечувствительность к противоречиям в собственных мыслях.

Мне довелось лицезреть Попова многократно — на сессиях Московского Совета народных депутатов. И всегда поражаться его исключительно завиральным мыслям, которые всегда были ответом на какую-то острую ситуацию. Вместо рационального ответа, разумного решения Попов всегда предлагал нечто абсурдное. Причем, зачастую было видно, что он придумал свою инициативу прямо только что.

Году в 1989-м мне довелось слушать Попова в конференц-зале Станко-инструментального института. Как и многим неискушенным в политике и экономике молодым людям, казалось, что Попов говорит нечто полезное и новое. На самом деле говорливый профессор был первым экономистом, которого мне довелось слышать. А говорил он сугубые банальности. Стоило мне заняться вопросами, которых касался Попов, как сразу стало ясно, что он несет чепуху. Но это было позднее.

В 1990 году после неожиданного для меня попадания в Моссовет, я лишь раз поздоровался с Поповым за руку. И был поражен, что его образ был далек от солидности, которую ему придавало телевидение, а во время лекции скрадывало расстояние. Передо мной был толстенький карлик, который торопливо сунул мне свою вялую почти детскую ручку, что-то буркнул себе под нос и мелкими шажками заторопился прочь. Это было проявление демократизма в стиле Попова: он встретил перед входом в здание, где тогда проходили сессии Моссовета людей с депутатскими значками, и попытался быть вежливым.

Никогда лично мне не доводилось беседовать с Поповым. Как и подавляющему большинству депутатов Моссовета, который он возглавлял в 1990–1991 гг., Попов только на телеэкране казался общительным и готовым отвечать на вопросы. В жизни он был замкнут и недружелюбен. Его общение в Моссовете ограничилось группой лиц, которые помогли ему захватить власти и сами приобщились к власти, не имея для исполнения своих обязанностей ни профессиональных навыков, ни каких-либо признаков совести, чтобы признаться себе в этом.

Меня занимает личность Попова как теоретика тотальной лжи, на которой замешан ельцинизм при Ельцине и после Ельцина. Я предполагаю, что Попов всю жизнь был членом тайной секты, которая стояла за многими безобразиями, творящимися в нашей стране. Чтобы сохранить деятельность этой секты в тайне, Попов вовремя ушел из публичной политики. Но за короткое время своего пребывания на посту председателя Моссовета, а потом мэра Москвы, он высказал достаточно разнообразных идей и совершил немало знаковых поступков, чтобы можно было в целом понять, каковы ориентиры закулисных сил, нанесших в 90-е годы нашей стране такой колоссальный ущерб.

До того, как Гавриил Попов стал «демократом», он 20 лет трудился на ниве марксистской политэкономии, доказывая преимущества централизованного руководства. Будущий критик административно-командной системы писал в одной из емких монографий: «В условиях социализма принуждение, опираясь на авторитет собственности, приобрело государственную форму, охватило все хозяйство и соответствует интересам всех хозяев социалистического производства, то есть каждого члена нашего общества» (Система методов управления социалистическим общественным производством, 1973). Черное у Попова, многие годы редактировавшего номенклатурный журнал «Вопросы экономики», в нужный момент легко стало белым, белое — черным.