Мы немного об этом поговорили и кое-что обнаружили. Оказалось, что Таки считал иначе, чем я: он мысленно представлял, как перед его глазами движется лента с числами. Он говорил: «У Мэри был ягненок», — и смотрел на эту ленту! Что ж, теперь все было ясно; он «смотрит» на движущуюся ленту, поэтому он не может читать; я же, когда считаю, «разговариваю» с самим собой, поэтому не могу говорить!

После этого открытия, я попытался найти способ во время счета читать вслух — этого не могли делать ни он, ни я. Я подумал, что должен задействовать ту часть мозга, которая не связана с отделами зрения или речи, поэтому я решил использовать пальцы, поскольку это включало чувство осязания.

Вскоре мне удалось считать на пальцах и читать вслух. Но мне хотелось, чтобы весь процесс проходил исключительно в уме и не был связан с физической деятельностью. Тогда я попытался представить ощущение движения своих пальцев во время чтения вслух.

Этого мне так и не удалось. Я счел, что так произошло потому, что я недостаточно тренировался, однако, быть может, это вообще невозможно: я никогда не встречал никого, кто мог бы это делать.

Из того опыта мы с Таки узнали, что в головах разных людей, когда они думают, что делают одно и то же — например, считают, — происходят совершенно разные процессы. Кроме того, мы обнаружили, что можно извне объективно проверить, как работает мозг: для этого не нужно спрашивать человека, как он считает и полагаться на его собственные наблюдения за собой; вместо этого нужно наблюдать за тем, что он может делать и что не может во время счета. Этот тест абсолютно точен. Тут невозможно схитрить.

Совершенно естественно объяснять любую мысль через то, что уже есть у тебя в голове. Все новые понятия накладываются друг на друга: эта мысль объясняется через предыдущую, а предыдущая — через какую-то еще, которая исходит от счета, который так отличается у разных людей!

Я часто об этом думаю, особенно когда обучаю какой-нибудь специальной методике, вроде интегрирования функций Бесселя. Когда я смотрю на уравнения, я вижу буквы в цвете — сам не знаю, почему. Когда я говорю, я вижу смутные образы функций Бесселя из книги Янке и Эмде с летающими повсюду светло-коричневыми j, голубовато-фиолетовыми n и темно-коричневыми x. И мне всегда интересно, каким, черт побери, все это должно казаться студентам.

Однажды, это было еще в пятидесятых, когда я возвращался из Бразилии на корабле, мы на один день остановились в Тринидаде, и мне захотелось посмотреть сам город, испанский порт. В то время, когда я приезжал в город, мне всегда было интересно посетить бедняцкие кварталы — увидеть, как течет жизнь на самом дне.

Я провел немного времени на возвышенной части города, в негритянских кварталах, гуляя пешком. Когда я шел обратно, рядом со мной остановилось такси, и водитель сказал: «Эй! Вы хотите посмотреть город? Это будет стоить всего пять биви».

Я сказал: «Договорились», — и сел в такси.

Водитель сразу же поехал в сторону какого-то дворца и сказал: «Я покажу Вам все шикарные места».

Я сказал: «Нет, спасибо; все это одинаково в каждом городе. Я хочу увидеть нижнюю часть города, где живут бедняки. Я уже видел те холмы».

— Да?! — это явно произвело на него впечатление. — Я с радостью покажу Вам все. И когда мы закончим, я задам Вам один вопрос, поэтому я хочу, чтобы Вы осмотрели все внимательно.

Тогда он отвез меня в какой-то восточно-индийский район — должно быть, это был некий жилищный проект — и остановился перед домом, сложенным из бетонных блоков. Внутри дома не было практически ничего. На крыльце сидел мужчина. «Видите того мужчину? — сказал он. — Его сын учится медицине в Мэриленде».

Потом он посадил в машину еще кого-то из жителей этого района, чтобы я смог получше узнать этих людей. Там была женщина, у которой сгнили почти все зубы.

Потом мы остановились еще раз, и он познакомил меня с двумя женщинами, которыми восхищался. «Они вдвоем накопили денег на швейную машину и теперь обшивают весь свой район», — гордо сказал он. Представив им меня, он сказал: «Этот человек — профессор, и самое интересное то, что он хочет посмотреть на наш район».

Мы видели многое, и, наконец, таксист сказал: «А теперь, профессор, — мой вопрос: Вы сами видите, что индийцы так же бедны, как негры, а иногда еще беднее, но они стараются хоть как-то двигаться вперед: тот человек послал своего сына в колледж; а эти женщины пытаются шить. Но при этом наш народ не может выбраться из нищеты. Почему так происходит?»

Я, конечно, сказал ему, что не знаю — так я отвечаю почти на любой вопрос, — но он не принял бы такой ответ от профессора. Я попытался предположить то, что считал возможной причиной. Я сказал: «За жизнью в Индии стоит долгая традиция, исходящая от религии и философии тысячелетней давности. И несмотря на то, что эти люди живут не в Индии, они по-прежнему передают своим детям традиции того, что в жизни важно — а это обеспечение будущего и отдача всего ради детей, — они веками делали именно это».

Я продолжил: «Я думаю, что у твоего народа, к сожалению, не было возможности развить столь давнюю традицию, а если и была, то они ее утратили за то время, пока жили в рабстве». Я не знал, так ли это, но ничего лучшего предположить не мог.

Таксист счел это хорошим наблюдением и сказал, что он тоже собирается обеспечить свое будущее: он поставил деньги на скачках, и если он выиграет, то купит свое собственное такси и тогда будет зарабатывать по-настоящему.

Мне было очень жаль его. Я сказал, что ставить на лошадей — это не слишком хорошая мысль, но он настаивал, что для него это единственный выход. Намерения у него были прекрасные, но метод их реализации зависел исключительно от удачи.