Несомненно, что литературные системы сменяются: иначе не было бы самого литературно-исторического процесса. С достаточной ясностью можно увидеть также, что смена систем, обусловленная, разумеется, общеисторическими факторами, прежде всего факторами общественного развития, связана в то же время и с изменением представлений о литературе — о ее существе, ее принципах, ее роли в жизни общества. Конечно, изменение этих представлений есть одно из проявлений общих изменений в жизни данного общества, но взгляды на литературу, отношение к ней — как раз и есть то непосредственное, чем общая обстановка действует на литературу.

Сама история литературы демонстрирует явные случаи подобных изменений. Один из них художественно обрисован в «Мейстерзингерах» Рихарда Вагнера. Кончается эпоха мейстерзингеров. Стар становится сам знаменитый мастер Ганс Сакс. На смену ему приходит Вальтер, у которого звучит совсем иная песня. Она очень не нравится Бекмессеру: ведь Вальтер поет не так, «как положено», не по табулатуре, а табулатура — закон, Сакс же понимает, что пришло время именно такой песне. И оказывается, что на нюрнбергском поэтическом фестивале цеховых мастеров и подмастерьев эта песня побеждает, табулатуре же, как и всякой табулатуре, которая претендует быть единственной истиной на свете, предстоит сойти со сцены и — хуже того — превратиться, как это получилось у жреца табулатуры Бекмессера, в карикатуру на самое себя.

Уместно вспомнить, что в сходный момент истории поэзии в Японии, на рубеже XVII—XVIII вв., своей «песнью Вальтера» прозвучала поэзия Басё, а вместе с нею и его мысли о сущности и задачах новой поэзии, которая шла на смену поэзии хайкай — творчеству цеховых мастеров и купцов. Подобное соединение нового литературного явления с новыми представлениями о литературе можно обнаружить почти в каждой области литературного творчества, притом как на Западе, так и на Востоке.

История литературы имеет дело с двумя переплетающимися явлениями — с самой литературой, т. е. с совокупностью литературных произведений, а также с мыслями о ней, т. е. с представлениями о ее сущности, задачах и видах. Как и в чем выражается взаимодействие этих двух явлений, каково значение этого взаимодействия и чем определяется оно в жизни самого общества, — также может выяснить история мировой литературы. Но несомненно одно: значение для литературы ее оценки извне и самооценки отчетливее всего раскрывается в моменты смены литературных систем, и проявляется это значение уже с первых эпох развития литературы. Следовательно, уже в первом томе должна быть рассмотрена и смена систем и самих взглядов на литературу, так четко проявляющаяся при канонизации таких литературных памятников, как, например, Библия, конфуцианское «Пятикнижие» и Авеста.

История мировой литературы открывает нам, однако, что типологические системы литератур могут быть, так сказать, малыми и большими. «Малые» — действующие в пределах отдельных литератур, на пути их собственной истории; такова, например, обрисованная выше система немецкой литературы конца XVI в. «Большие» — действующие в пределах больших культурно-исторических зон; такова, например, упомянутая выше система литератур европейских стран XIX в. Но возможно говорить о системах и другого плана — о системах, складывающихся на больших этапах всемирной истории.

Мы обычно говорим о четырех таких больших этапах и называем их Древностью, Средневековьем, Новым и Новейшим временем.

Этапы эти, конечно, сопряжены с определенными социально-историческими формациями — рабовладельческой, феодальной, капиталистической, социалистической, но при этом все литературные системы всегда находятся в движении: конец одного большого этапа вливается в начало другого; начало нового этапа вытекает из последней стадии предыдущего. Поэтому «чистую» форму общественно-исторической формации создает, по-видимому, средний период ее истории, когда развитие всех элементов системы идет в гармоническом порядке. Именно в средний период и создается та система литературы, которая наиболее цельно выражает общественное содержание этой формации в эпоху ее исторической зрелости.

Очень явственно этот факт обнаруживается в истории рабовладельческого общества. В какую свою пору эллинская цивилизация создала в таком масштабе великие произведения, ставшие классическим наследием для всех народов Европы? В «среднюю пору» своей истории, в эпоху полисов, городов-государств. Именно тогда жили Эсхил, Софокл, Еврипид, Сократ, Платон, Аристотель, Фидий и т. д. В какую свою пору Древний Китай создал культуру, ставшую классическим наследием для народов Дальнего Востока? В свою «среднюю пору» — в эпоху лего, городов-государств. Именно тогда жили Конфуций, Лао-цзы, Чжуан-цзы, Ле-цзы, Сюнь-цзы, Гуань-цзы и т. д.

На такую же свою «среднюю пору» приходится и расцвет средневековой цивилизации — в форме типичной для нее; только искать ее наиболее показательную форму следует в истории не старых, а молодых для того времени народов — тех, которые шагнули к феодализму, миновав этап рабовладельческого строя: они пришли к феодальному строю свободными от огромного груза античного наследия, которого у них просто не было. В Италии, например, переход к феодализму был процессом сложным, перегруженным всевозможными элементами, идущими из прошлого, и прошлого великого. То же можно сказать и о народах, в истории которых был этот всесторонне развитый этап рабовладельческого общества. Поэтому определять специфику системы средневековой литературы следует скорее по литературе французов, немцев, англичан, японцев, арабов, чем по литературе средневековых итальянцев или китайцев. «Классическая» для Средневековья поэзия сложилась у провансальских трубадуров, германских миннезингеров, арабских и японских певцов. То же можно сказать о рыцарском эпосе. Он создан именно исторически более молодыми народами. Вспомним «Песнь о Роланде» и «Слово о полку Игореве», «Песнь о моем Сиде» и «Сказание о Тайра».

Если вопрос о типичных для больших исторических эпох системах литературы имеет значение для раскрытия общего хода литературной жизни человечества, то для понимания перехода литературы одной большой эпохи к другой исключительную важность приобретают литературы переходных эпох, так сказать «крайних»

для каждой общественно-исторической формации, выходивших из одной формации и вместе с тем подводивших к другой.

В истории западного мира такие эпохи выявлены с чрезвычайной ясностью. Первая из них — время перехода от древнего общества к средневековому.