После трагической гибели Быкова вместе со всеми я испытала острое чувство потери и личной вины. Вот жил рядом большой, настоящий человек, дышал, говорил, работал, фантазировал, совершал поступки… Теперь остается только горестно сожалеть: была возможность спросить его о чем-то серьезном, самом главном – о жизни, о смерти, о правде. Да уже не спросишь…»

Как человек самостоятельный, Леонид Федорович не желал лебезить перед начальством. Его пытались сломить как личность, подчинить себе. Никого не устраивал человек, имеющий свои мысли, свой взгляд на жизнь. Быков становится на студии белой вороной. Константин Кудилевский: «Если возникала перспектива чего-то, что грозило компромиссом с собственной совестью, могло вызвать неловкость дальнейших взаимоотношений, Леонид Федорович с особенной своей мягкой, но и твердой интонацией произносил: «Нам же завтра встречаться!» И все становилось на свои места…» С чиновниками от искусства Леонид Федорович выбрал замечательный стиль общения. Начальники Госкино вызывать его к себе опасались, а беседовать в «кабинете» под пальмой им было вроде как негоже. Они предпочитали разговаривать с режиссером, прохаживаясь по коридору.

…Потянулись месяцы, годы безвременья. Он писал и писал сценарии, но не один из них не был утвержден. Вскоре после вынужденного простоя Леонид Быков понимает, что его спасет только кино, снять которое он давно мечтает – картину о небе и летчиках, о войне, а его друге летчике Викторе Щедронове. Разрываясь между матерью, семьей и кабинетными боями, он снимает свой фильм «В бой идут одни «старики». В нем Быков – актер, режиссер и автор сценария. Мечта об этой картине словно родилась вместе с ним. Многие зрители до сих пор считают, что в образе капитана Титаренко Быков рассказал часть своей биографии, не зная, что он никогда не участвовал в боевых сражениях. Во время войны Быков был еще ребенком, но небо манило его всю жизнь.

Леонид Быков угадал со временем, в котором родиться. Вот только его талант стал для него наказанием, роком. Его крестом. И случившееся с Быковым непростительно для всех, кто жил с ним рядом, в любой потере всегда кто-то виноват. Опровергая известное утверждение, он был «одним в поле воином», так часто он мог рассчитывать только на себя. Слишком выстраданно прозвучали из уст его героя Титаренко слова: «Знаешь, Серега, в жизни человека бывают минуты, когда ему никто, никто не может помочь. Рождается сам и умирает сам».

Ада Роговцева вспоминала случайную встречу с Быковым в тот трудный для него период противостояния: «Мы знали, что не с неба падает успех. Мы знали о его тернистом жизненном пути, о бескомпромиссной натуре, о той громадной нравственной ответственности, которую взвалил на себя этот выдающийся художник, гражданин и в то же время незащищенный, очень ранимый человек. Мы знали цену его успеха. Случайная встреча обнажила эту тревожную истину. Передо мной был уже не юноша Алешка со своей трогательной любовью. Видела усталый взгляд, посеревшее лицо, измученное внутренним страданием. И закрадывались в душу беспокойство и досада на собственную беспомощность. Наконец, чисто по-человечески, по-дружески хотелось разгладить ранние морщинки на его лице и сказать что-нибудь совсем простое: «Леня, знаешь, как ты всем нам нужен – держись!» Не сделала… Не сказала…» Роза Макагонова, с которой Леонид Быков снимался в своем дебюте «Судьба Марины», впоследствии тоже корила себя за то, что в трудную минуту не нашла нужных слов, не помогла, не поддержала: «Жизнь, к сожалению, надолго развела нас, и я совсем не знала, каким он стал потом. Слышала о его творческих огорчениях, восхищалась его успехами на экране уже и как режиссера. Виделась с ним на ходу на совещаниях, съездах кинематографистов и т. д. Но запомнилась наша последняя встреча в Киеве, незадолго до его гибели. Он уже был известный, признанный, именитый. Но что-то в той встрече встревожило и тревожит меня сейчас. Или это последующие события наложили свой отпечаток на мое восприятие той встречи?

Понимаете… он уже не излучал той радости, прежней. Он обрадовался мне, но глаза были грустными, тревожными… Повторяю, может быть, это – мое воображение. Он рассказывал о работе, о детях. А в самом конце сказал, что купил машину. Наверное, ту самую…

И вот это сочетание фразы о машине с грустными, почти трагическими глазами привнесли в мою жизнь ту тревожную ноту, с которой я живу до сих пор. Может быть, он предчувствовал?.. С тонкими, одаренными натурами это бывает.

Почему-то есть еще у меня и чувство вины. Если что-то почувствовала – почему не расспросила, не помогла? Как же мы бываем равнодушны друг к другу подчас, не бережливы!» А ведь Быкову действительно была так нужна простая дружеская поддержка… Он переживал тяжелое время без любимого дела, которого был лишен. Жизнь теряла для него всякий смысл и ценность. Окружающие, будто из такта, обходили молчанием то, что происходило, и это еще более усугубляло состояние безысходности, одиночества… Обнадеживала, помогала держаться на плаву лишь поддержка друзей, находивших при встрече нужные теплые слова.

Сам он всегда умел помочь людям в трудную минуту. Как говорил его друг Иван Миколайчук, делал он это столь ненавязчиво, как бы «случайно», что человек только позже спохватывался: да ведь это была тщательно продуманная акция помощи! Почти забытая ныне, вымирающая добродетель: стыдливость даже в добром поступке – из боязни ранить чужую гордость или предполагаемую стыдливость. Защитить себя было сложнее, он этого не только не умел, но и не хотел. Последнее время сердечные приступы следовали один за другим, но Леонид Федорович так и не научился беречь себя и жить в щадящем режиме. Режиссер Алексей Смирнов: «Жизнь Леонида Быкова в кино – это высокая трагедия, понимаемая в классическом значении этого слова: поле жизни, где на наших глазах шла борьба между героем и судьбой. Борьба с переменным успехом и трагическим исходом, о котором позаботился наш технизированный век».

Всеобщая лесть, угодничество, коррупция, царившие вокруг, не давали Леониду Быкову спокойно жить и работать. Он так хотел снимать свое кино – честно, открыто, по-человечески. Переживая за происходящее на студии, он пишет другу: «Всю ночь не спал. Рассказать бы правду о том, как загубили театр. Почему из Киевской киностудии ушли режиссеры Алов и Наумов, Хуциев, Донской, Чухрай? Мы наконец-то стали судить людей за халатное отношение к технике. А когда же начнем судить за преступное отношение к людям? Самое страшное – общественное равнодушие. Угодничество. Культ мог вырасти только на почве угодничества».

Быков ждал… стиснув зубы, множа шрамы на сердце. Рубец ложился за рубцом, в никуда уходили лучшие годы… Пока однажды, придя на студию, не увидел себя в списках на увольнение… Как просто!.. Не в силах больше сносить узколобость чиновников, Леонид Быков решается на переезд, на сей раз в Москву. Однако жизнь меняет его планы – неизлечимо заболевает его мама Зинаида Панкратовна. В ее 60 лет врачи ставят ей неутешительный диагноз – онкология. Приходится забирать маму к себе. Последние четыре года и четыре месяца ее жизни в семье сына становятся для всех не только бесконечно трудными, но и окончательно приковывают Быкова к Киеву. И эта полоса неудач тянется до самых «Стариков».