– Всем стоять! Это ограбление! Кто шевельн„тся – пришью! Эй, ты, курица, бабки давай из кассы своей и шевелись, шевелись, я не шучу. Ух!

На пистолете поигрывали блики от цветных ламп кафе, так что ни у кого даже малейшего сомнения не возникло в том, что это может быть фальшивка. Для убедительности Крылов передернул затвор. Девушка за стойкой побледнела и цветом лица стала похожа на белый соус петербургера. Официантка в зале выронила поднос.

Крылов, вытирая рукавом нос, повторил:

– Я что, не ясно сказал? Давай бабки, живо!

Девушка протянула руку к кассе. Сидящие в зале замерли на своих местах, даже жевать перестали от неожиданности. Крылов угрожающе хмурился. Кивинов подмигнул Дукалису. Тот резко развернулся и прямым ударом в грудь опрокинул Крылова на пол. Пистолет отлетел к ногам Кивинова. Он поднял его и сунул в карман куртки. Дукалис уже сидел на дергающемся Крылове и заламывал ему руки за спину.

– Милицию, милицию надо вызвать, – засуетились граждане обедающие.

– Мы сами милиция, – ответил Кивинов, махнув «ксивой». – Спокойно, 85-е отделение.

Через минуту, приподняв «грабителя» за шиворот, опера вывели его из кафе. Крылов при этом угрожающе шипел и кричал, что он вор в законе и, придя с зоны, всех посадит на перо. Пройдя метров десять, он угомонился.

– Молодец, Толян. Ты прирожденный артист. Хочешь совет? Вставь зубы и езжай в Голливуд. Думаю, через год ты получисть «Оскара» за лучшую роль второго плана. Хотя тебе опасно его давать – пропьешь где-нибудь в пивной. Все, дуй в отделение, посиди там в сортире, мы скоро вернемся.

Постояв минут пять под мелким дождиком, Дукалис и Кивинов вернулись в кафе, где были встречены улыбающейся продавщицей, официанткой и импозантным мужчиной с бабочкой, вероятно, администратором, а может, даже и самим директором.

– Ой, ребята, какие вы молодцы. У него же пистолет настоящий. Я до сих пор в себя прийти не могу. Кошмар! Как в Америке. А он не вернется?

– Вряд ли, если только лет через семь.

– Слава богу. А вам самим не страшно?

– Это наша работа. Зашли к вам перекусить, а тут такое.

– Проходите, проходите. Вам что, петербургеры? С каким соусом – красным, белым? Кофе не хотите? Коньячку?

Дукалис изучал меню.

– Мне «Невский» с красным.

– Мне тоже. И два кофе. Да еще один «Невский» с собой, у нас там коллега дежурит.

Через минуту все было на столе. Дукалис похлопал по карманам куртки и удрученно произнес:

– Черт, кажется, кошелек потерял, пока придурка этого тащили.

– И я свой оставил. Простите, ничего, если мы попозже деньги принесем?

– Какие деньги, ребята?! – воскликнул мужчина с бабочкой. – Ну о чем вы говорите?! Ешьте на здоровье. А все говорят – какая у нас милиция плохая. И пожалуйста, заходите в любое время. Сейчас редко встретишь порядочных людей.

Еще минут пять попев дифирамбы славным операм, администратор наконец удалился.

Основательно закусив, улыбнувшись на прощание девочкам за стойкой, Кивинов и Дукалис вышли из кафе и двинулись в отделение.

– А что, выгодное дело, если зарплату платить не будут, придется все время так обедать. Сколько у нас еще кабаков? Где-то штук шесть? На неделю хватит. Потом придется на соседнюю землю перебираться.

– Рискованно, – ответил Кивинов. – Местные могут возбухнуть. Может, и они так же обедают, как мы сейчас. Перебьем халяву.

В отделении опера торжественно вручили Петербургер Крылову, ждавшему их в условленном месте. После чего опера направились в дежурную часть. Там, за столом дежурного, суетился начальник уголовного розыска Олег Георгиевич Соловец. Он рылся в ящиках, выгребая оттуда кучи древнего хлама. Сам дежурный кого-то вызывал по рации.

– Где вас черти носят? – при виде оперов недовольно буркнул Соловец. – У нас труп, а на месте нет никого.

– Мы обедали, Георгич.

– Договаривались же, чтобы кто-нибудь, когда все ухо дят на обед, оставался в отделении.

– Ладно, больше не будем. Что там за труп?

– Еще не знаю. Граждане позвонили. В Красненькой всплыл. Похоже на нашей земле, вернее, воде.

– Так, может, он не криминальный? Сам утонул. Мало ли утопленников? Нажрался да в реку упал, – заметил Кивинов.

– Сегодня день несчастливый, – возразил Дукалис. – Чувствую, Мокруха там.

– Опять каркаешь, оракул.