Шрифт:
Повернувшись вполоборота, Алаярбек Даниарбек небрежно бросил:
— Клянусь, почтенный бекский сын, гражданин Абдуджаббар, не знаю. Пусть пуп мой прилипнет к спинному хребту, пусть кости моего Белка будут белеть на дне пропасти глубиной в семьсот семьдесят семь локтей, но раз ему не сидится в благоустроенном городе и не спится на мягкой постели, я еду, а куда, в какую ещё страну Гога и Магога, это его касается...
И на этот раз он удалился совсем, оставив в большой михманхане с расписным потолком и высокими окнами Абдуджаббара и доктора, которого он пренебрежительно и вместе с тем подобострастно называл в третьем лице — «он».
Попивая из грубой глиняной пиалы чай, Абдуджаббар заговорил:
— Домулла! Конечно, этот Даниарбек, несмотря на свой знатный титул «бек», только простой неграмотный конюх, но... не прав ли он, когда предостерегает от поездки в горы? Да и что нам, мирным людям, делать в Фарабе, в таком глухом месте? Да и вы, домулла...э... э.. не мусульманин, подвергаете себя... в некотором роде, опасности.
— Нет, мы едем. Мне поручено найти отряд, и мы найдём его. Люди болеют, и нельзя оставить их без помощи. Как сказал Алаярбек, пусть даже прилипнет живот к позвонкам, но мы едем. И потом, мне давно хочется посмотреть Качающийся Камень...
— О-бо! — издал сдавленный возглас Абдуджаббар. Он наклонил голову, и лицо его трудно было рассмотреть, но седая борода, реденькая и клочковатая, трепетала, а руки — морщинистые, со вздувшимися венами — дрожали. — Даниарбек рад помочь всем, чем может, но он и понятия не имеет, где сейчас находится отряд. — Он помолчал, взглянул на доктора и продолжал: — Вот народ у нас непонятливый. Начала Советская власть перепись людей, хозяйств. И все взволновались, зашумели. А так, милостью бога, у нас тихо, правда, кое-кто из людей побогаче ушёл за перевалы. Смешные люди! Они побоялись переписчиков и даже угнали весь скот. А так всё в порядке. Да вот в горах одного человека из комитета бедноты убили, милиция расследует. А так, бог мой, всё тихо. Вы в горы собираетесь?
— Да. Думаю, что тот отряд в Фарабе.
— Хорошо, хорошо. Поедете через перевал Качающегося Камня? На той дороге неспокойно. Вот там этого большевика убили и... А что вы там хотите? Вы хотите посмотреть Камень? Но его надо смотреть с молитвой. Если человек с чистой совестью подъедет к этому Камню величиной с дом и тронет его рукой, он закачается. А если у человека есть на душе грех, то камень остается недвижим, словно гора. А если человек забудет о молитве, камень раздавит его, точно муравья...
Старик уговаривал не ездить в Фараб: и дорога испорчена, и проводника трудно найти.
— Проводником будете вы, — резко оборвал причитания бекского сына доктор.
Абдуджаббар от неожиданности даже издал подобие стона и забормотал что-то о тяжёлых приступах болезни суставов, обессиливающих его организм, но тут же молниеносно изменил своё поведение. Сказав туманно: «Когда к трусу подступят с ножом, он храбрецом делается», старик залебезил:
— Произнесенного слова не проглотишь. Сказал я — тяжело мне, больному, но из уважения к вам, мудрейший из докторов, я поеду. Не обижайтесь, что так говорил. А теперь пожалуйте к отцу моему. Пресветлый бек желает видеть вас.
— Ну как его глаза? — спросил с живостью Пётр Иванович. Года два тому назад доктор снял с обоих глаз бывшего бека ургутского бельма.
— Старик видит даже то, что на вершинах гор.
Сгибаясь едва ли не до земли, он распахнул резные тяжёлые двери и пригласил пойти в парадную михманхану.
Обширный чистый двор, залитый утренним солнцем, лежал у самого подножия горы, скалистые уступы которой нависли над бекским домом, богатыми службами и конюшнями. Алаярбек Даниарбек стоял около своего Белка со щёткой в руках и, задрав голову вверх, разглагольствовал перед группой ургутцев, одетых в живописные лохмотья. Те тоже вперили свои бороды в небо, стараясь разглядеть что-то на вершине горы, хотя ничего примечатель-ного на первый взгляд там не замечалось, если не считать крошечного квартала Ургута, непонятным образом повисшего в лазурной бездне.
— От великого ума ургутцы не знают, куда деваться, — рассказывал Алаярбек Даниарбек. — Вот утром они встают, позевывают и говорят: «А зачем нам опускаться вниз, а потом подниматься вверх, тратить силы? Сегодня базарный день, нам надо продать испеченные нашими женами лепешки да сотканную за неделю мату. Давайте бросим всё это вниз. Те, кому нужно, возьмут себе, а деньги положат в кошелек, который мы спустим на толстой нитке прямо со скалы на базар». Ну, так и сделали...
— Ну и что? — спросил один из слушателей.
— А что? Они там и до сих по сидят.
Все засмеялись
— Пётр Иванович, — тихо сказал Алаярбек Даниарбек доктору, когда Мирза Джалал с Абдуджаббаром прошли вперёд, — посмотри вверх.
— Что ж мне на этих умников смотреть?
— Обязательно посмотри.
В стеклах сильного бинокля на небе возникла вершина горы. Дома и сады стали ближе. На самом краю обрыва стояли люди и разглядывали город, раскинувшийся величественным амфитеатром в долине. Что же удивительного, что те, наверху, смотрели на город? Картина была поистине прекрасна. Но почему эти любители красивых видов держали в руках бинокли, которые как-то не вязались с белыми чалмами и халатами?