Шрифт:
Но Гриневич не торопился покидать собрание. Первый успех в переговорах со старейшинами Юрчи обрадовал его, но этого было ещё очень мало. Не для этого ехал он в самую пасть льва, рисковал. Он продолжал:
— Я поздравляю вас, отцы, с вашим мудрым решением. Живите долго! Красная Армия — хороший друг трудящихся. Она несет им свободу и счастье.
Старосты согласно закивали головами, но всё же тревожно продолжали поглядывать вокруг.
— Вот я вижу, что вы боитесь, — прямо сказал Гриневич, — и если будете так сидеть, дрожа от страха и спрятав руки в рукава халатов, и если будете ждать милостей Энвера или Ибрагима, то вас всех, и старых и молодых, поубивают, а от Юрчи не останется и воспоминания. Сколько заяц в норе ни прячется, а волку на зубы попадает.
Старики вздыхали.
— Хорошо, что вы решили жить в мире с Красной Армией, но этого мало. Не подобает, чтобы смелые и храбрые люди подставляли шеи под нож. Недолго ещё Энверу хозяйничать в горной стране. Скоро придет ему конец. Собаке — собачья смерть. Но что вам с того пользы? Вас он прикончит раньше, ваши семьи он погубит раньше. Подымайтесь, друзья. Беритесь за оружие. Мы вам поможем.
После недолгих, но бурных разговоров масляхат стариков, города Юрчи порешил:
Больше к нам в город Юрчи воров и разбойников грабителей не пускать. Всем отцам и дедам, у кого есть в басмачах сыновья и внуки, пойти за ними и привести их домой».
Гриневич вздохнул с облегчением. Это была большая победа. Страх перед Энвером и его бандами довлел над сердцами и умами людей Горной страны.
Попрощавшись с юрчинцами, Гриневич вскочил в седло и ускакал.
Проводив его глазами, старейшины города Юрчи посмотрели с недоумением друг на друга.
— Он приезжал один, — проговорил Адхам Пустобрёх. — Его голова лежала здесь у нас на блюде!
— Какой храбрый человек, — заметил самый старший.
— Он не боится кровопийцы Ибрагима-вора.
— Он не боится этого пришельца... зятя халифа.
По необъяснимому течению мысли Адхам Пустобрёх вдруг сделал вывод совсем неожиданный:
— Значит и у Ибрагима, и у зятя халифа нет успеха!
— Тсс!
Все испуганно зашикали на Адхама Пустобрёха и поспешили разойтись. Многие, идя домой и испуганно озираясь, бормотали:
— Какой храбрый человек!
На утро по дорогам во все стороны, кто пешком, кто на осле, поплелись старики искать в степи и в горах юрчинских джигитов, вовлеченных в басмаческие банды.
Посланцев, невзирая на их почтенный возраст и седые бороды, басмачи избивали. В банде Даниара одному из стариков отрезали нос и уши, другого, несчастного, бросили в яму. Волну ярости и гнева вызвали зверства энверовцев в селениях Гиссарской долины. Не прошло и месяца, а большинство молодых юрчинцев бросили банды и вернулись домой. Насилия басмачей так озлобили их, что многие взялись за палки и дубины и проломили голову сборщику налога на священную войну. Прискакавших вслед за этим карателей прогнали. Весной в окрестностях появился вооружённый отряд, который уже в открытую вступил в бой с мелкими бандами. Мало кто в то время в Горной стране решался поддерживать юрчинцев, но повсюду трудовое дехканство в душе сочувствовало им.
Так ли уверенно и спокойно было на душе Гриневича, как казалось по его уверенной и спокойной улыбке, когда он сидел на масляхате старейшин города Юрчи? Этот вопрос одинаково интересовал и друзей и врагов.
Но Гриневич на все вопросы отвечал:
— Надо было, я и поехал.
Опрометчивая, по мнению многих, поездка его в Юрчи оказалась, в конечном итоге, очень полезной и нужной. Смелый поступок Гриневича снискал ему и Красной Армии немало друзей в Гиссарской долине и во всём Кухистане.
— Ну а если бы явились басмачи? — задавал вопрос Сухорученко.
— Что ж, мы здесь, чтобы воевать с басмачами...
Прискакав поздно вечером в Байсун, Гриневич никого не нашел ни в штабе, ни на квартирах.
— Все в бекском саду. Из Бухары агитбригада приехала, — сообщил попавшийся навстречу Сухорученко. — Тебя ждут не дождутся. А что?
— Это, брат, секрет... военная тайна.
Гриневич так горел нетерпением доложить результаты разведки, что махнул рукой на болтовню Сухорученко и пошёл в сад.
Командиры, бойцы, горожане сидели кто где: на обочинах сухих арыков, на брёвнах, прямо на земле. Смех, шутки, треск ветвей слышались над головой. Многие зрители, чтобы видеть получше, забрались на деревья. В море голов, теснившихся около помоста сцены, затянутой сшитым из мешков занавесом, Гриневич никак не мог найти командира дивизии.
Со сцены раздался возглас:
— Ой, опоздал, народ уже собрался!
Из-за занавеса выскочил паренек в военном, с чубчиком, непрерывно спадавшим на живые весёлые глаза.