— Да, — сказал Атос, — и маршал мне самому несколько раз рассказывал об этом.

— Так, — прошептал Винтер, — а на следующий день Генрих Четвертый был убит.

— Но какая связь между этим видением Генриха Четвертого и вами? — спросил Арамис.

— Никакой, господа. Я сумасшедший, право, что занимаю вас такими глупостями; ваше появление в моей палатке в такой час показывает, что вы принесли мне какую-то важную весть.

— Да, милорд, — произнес Атос, — я желал бы поговорить с королем.

— С королем? Но он спит.

— Мне нужно сообщить ему нечто весьма важное.

— Разве нельзя отложить это до завтра?

— Нет, он должен немедленно узнать, в чем дело. Боюсь, что, может быть, и сейчас уже поздно.

— Пойдемте, господа, — сказал Винтер.

Палатка Винтера стояла рядом с королевской; нечто вроде коридора соединяло их. Этот коридор охранялся не часовыми, а доверенным камердинером Карла I, так что в случае надобности король мог в ту же минуту снестись со своим верным слугой.

— Эти господа пройдут со мною, — сказал Винтер.

Лакей поклонился и пропустил.

Действительно, уступая непреодолимой потребности в сне, король Карл заснул на походной кровати, в своем черном камзоле и высоких сапогах, расстегнув пояс и положив возле себя шляпу. Вошедшие приблизились, и Атос, шедший впереди, с минуту молча всматривался в это благородное бледное лицо, обрамленное длинными черными волосами, прилипшими к вискам от пота во время тяжелого сна, и покрытое синими жилками, которые, казалось, набухли от слез под усталыми глазами.

Атос глубоко вздохнул; этот вздох разбудил короля, — так легок был его сон.

Он открыл глаза.

— А! — сказал он, приподымаясь на локте. — Это вы, граф де Ла Фер?

— Да, ваше величество, — ответил Атос.

— Вы бодрствуете, когда я сплю? И вы хотите сообщить мне какую-нибудь новость?

— Увы! Вы, ваше величество, изволили верно угадать, — ответил Атос.

— Значит, новость дурная? — спросил король с грустной улыбкой.

— Да, ваше величество.

— Все равно, я всегда рад вас видеть, добро пожаловать, вы, кого оторвала от отечества преданность, что не знает страха невзгод, вы, которого прислала мне Генриетта, — какова бы ни была ваша весть, говорите смело.

— Ваше величество, Кромвель прибыл сегодня ночью в Ньюкасл.

— А! — сказал король. — Чтобы сразиться со мною?

— Нет, ваше величество, чтобы купить вас.

— Что вы говорите?

— Я говорю, ваше величество, что вы должны шотландской армии четыреста тысяч фунтов стерлингов.

— Невыплаченного жалованья? Да, я знаю. Ужо около года мои храбрые и верные шотландцы бьются только чести ради.

Атос улыбнулся.

— Честь — прекрасная вещь, ваше величество, но им надоело сражаться за нее, и сегодня ночью они продали вас за двести тысяч фунтов, то есть за половину того, что вы были им должны.

— Невозможно, — воскликнул король, — чтобы шотландцы продали своего короля за двести тысяч фунтов!

— Продали же иудеи своего бога за тридцать сребреников!

— Какой же Иуда совершил этот гнусный торг?

— Граф Левей.

— Вы убеждены в этом, граф?

— Я слышал это своими собственными ушами.

Король глубоко вздохнул, словно сердце его разрывалось, и закрыл лицо руками.

— О, шотландцы, — сказал он, — шотландцы, которых я считал такими верными! Шотландцы, которым я доверился, когда мог бежать в Оксфорд!

Шотландцы, мои земляки, мои братья! Но уверены ли вы в этом, граф?

— Я прилег за палаткой графа Левена и, приподняв полотно, все слышал, все видел.

— Когда же должен совершиться этот подлый торг?

— Сегодня утром. Вы видите, ваше величество, нельзя терять времени.

— К чему же нам время, раз вы говорите, что я продан?

— Надо переправиться через Тайн в Шотландию, к лорду Монтрозу, который вас не продаст.

— А что мне делать в Шотландии? Вести партизанскую войну? Это — недостойно короля.

— Возьмите пример с Роберта Брюса, * ваше величество.

— Нет, нет! Борьба слишком затянулась. Если они продали меня, пусть они меня выдадут. Да падет на них вечный позор этой измены.