Шрифт:
Ее лицо застыло. Она сказала:
– Я помню тот вечер…
– Многое, – сказал Пуаро, – случилось с того времени.
– Ваша правда: многое случилось.
Ему резанули слух отчаяние и горечь в ее голосе.
– Мадемуазель, я говорю с вами как друг. Похороните своего мертвеца!
Она испуганно воззрилась на него:
– Что вы имеете в виду?
– Откажитесь от прошлого! Повернитесь к будущему! Что сделано – то сделано. Отчаиваться бесполезно.
– То-то драгоценная Линит будет довольна.
Пуаро чуть повел рукой:
– Я не думаю о ней в эту минуту. Я думаю о вас. Да, вы страдали, но ведь то, что вы делаете сейчас, только продлит ваше страдание.
Она затрясла головой:
– Вы ошибаетесь. Иногда я испытываю почти наслаждение.
– Это как раз ужасно, мадемуазель.
Она быстро глянула на него.
– Вы неглупый человек, – сказала она. – И, наверное, – добавила она, – вы желаете мне добра.
– Возвращайтесь к себе домой, мадемуазель. Вы молоды, вы умница, впереди вся жизнь.
Жаклин медленно покачала головой:
– Вы не понимаете – и не поймете. Вся моя жизнь – в Саймоне.
– Любовь не самое главное в жизни, мадемуазель, – мягко сказал Пуаро. – Мы думаем так только по молодости лет.
И опять она покачала головой:
– Вы не понимаете. – Она быстро глянула на него. – Вы все знаете? Из разговора с Линит? Да, и в ресторане вы тогда были… Мы с Саймоном любили друг друга.
– Я знаю, что вы любили его.
Тон, каким он это сказал, живо задел ее. Она с нажимом повторила:
– Мы любили друг друга. И еще я любила Линит… Я верила ей. Она была моим лучшим другом. Она всегда могла купить себе все, что пожелает. Ни в чем себе не отказывала. Когда она увидела Саймона, ей захотелось и его прибрать к рукам – и она отняла его у меня.
– И он позволил, чтобы его купили?
Она так же медленно покачала головой:
– Нет, не совсем так. Если бы так, меня бы тут не было… Вы считаете Саймона нестоящим человеком. Да, он бы плевка не стоил, если бы женился на Линит из-за денег. А он не на деньгах ее женился. Все гораздо сложнее. Есть такая штука, месье Пуаро, как наваждение. Деньги ему только способствуют. Какой антураж имела Линит: до кончиков ногтей принцесса. Не жизнь, а прямо театр. Мир был у ее ног, за нее сватался, на зависть многим, один из богатейших пэров Англии. А она снизошла до никому не известного Саймона Дойла. Странно ли, что он совсем потерял голову? – Она вскинула руку. – Смотрите: луна. Как ясно вы ее видите, правда? Какая она взаправдашняя. Но засверкай сейчас солнце – и вы не увидите ее совсем. Вот так оно и получилось. Я была луной… Вышло солнце, и Саймон перестал меня видеть. Он был ослеплен. Он видел только солнце – Линит…
Помолчав, она продолжала:
– Что же это, как не наваждение? Она завладела всеми его мыслями. Прибавьте ее самонадеянность, привычку распоряжаться. Она до такой степени уверена в себе, что и другие начинают в нее верить. И Саймон не устоял – ведь он бесхитростная душа. Он бы так и любил меня одну, не подвернись Линит со своей золотой колесницей. Он бы, я знаю, просто уверена, не влюбился в нее, если бы она его не вынудила.
– Да, так вам это представляется.
– Я знаю. Он любил меня – и всегда будет любить.
– Даже теперь? – сказал Пуаро.
С губ был готов сорваться ответ, но она его удержала. Она взглянула на Пуаро и залилась румянцем. Отвернувшись, она потупила голову и задушенным голосом сказала:
– Знаю… Теперь он меня ненавидит. Лучше бы ему не играть с огнем. – Она пошарила в шелковой сумочке на коленях и извлекла крохотный, с перламутровой рукояткой револьвер – на вид совершенный «пугач». – Прелестная вещица, правда? – сказала она. – Выглядит несерьезно, зато в деле очень серьезная штука. Одной такой пулей можно убить мужчину или женщину. А я – хороший стрелок. – Смутная, припоминающая улыбка тронула ее губы. – Когда я девочкой приехала с мамой в Южную Каролину [36] , дедушка научил меня стрелять. Он был старых убеждений и без ружья не ходил. А мой папа в молодости несколько раз дрался на дуэли. Он был отличный фехтовальщик. Даже убил одного. Из-за женщины. Как видите, месье Пуаро, – она прямо глянула ему в глаза, – во мне течет горячая кровь. Я купила эту игрушку, как только все случилось. Хотела убить кого-то одного, но не могла решить кого. Убивать обоих мне было неинтересно. Знать бы, что Линит перепугается напоследок! Но в ней достаточно мужества. И тогда я решила: подожду! Мне все больше нравилась эта мысль. Убить ее всегда успею. Интереснее выжидать и быть наготове. И уже потом пришла идея преследовать их. Даже если они заберутся на край света, первой их встречу я! И получилось замечательно. Ничем другим, наверное, Линит не проймешь. А тут она стала психовать… А мне, наоборот, одно удовольствие… И ведь она ничего не может сделать! Веду я себя культурно, вежливо. Ни к одному моему слову они не могут придраться. А жизнь я им отравляю.
36
Штат на юго-востоке США.
Она залилась чистым, серебристым смехом.
Пуаро схватил ее за руку:
– Спокойно. Прошу вас: спокойно.
Жаклин перевела на него взгляд.
– А что такое? – Улыбаясь, она с вызовом смотрела на него.
– Мадемуазель, заклинаю вас: перестаньте это делать.
– То есть оставить драгоценную Линит в покое?
– Если бы только это. Не располагайте сердце ко злу.
Она озадаченно приоткрыла рот.
Пуаро сурово продолжал:
– Ибо в этом случае зло не замедлит явиться… Оно непременно явится… Оно завладеет вами, и выдворить его будет уже невозможно.
Жаклин не отрываясь смотрела на него. В ее глазах блуждало смятение. Она сказала:
– Я не знаю… – И с вызовом выкрикнула: – Вы меня не удержите!
– Конечно, – сказал Эркюль Пуаро. – Я вас не удержу. – Голос у него был грустный.
– Решись я даже убить ее, вы бы не удержали меня.
– Если вас не остановит расплата – да, не удержал бы.
Жаклин де Бельфор расхохоталась:
– А я не боюсь смерти! Ради чего мне жить, в конце концов? По-вашему, это неправильно – убить своего обидчика? А если вас лишили всего на свете?