Немного успокоившись после патриотического дуэта, брат Паспуаль серьезно спросил:

– Но только ли отсутствие мараведи вкупе с тоской по родине заставили тебя пересечь обратно границу, любезный мой мэтр?

– А ты, сам-то, почему вернулся? Неужели только из-за ностальгии по Парижу? – вопросом на вопрос отозвался гасконец.

Паспуаль отрицательно покачал головой, а Кокардас удрученно опустил глаза.

– Есть и другая причина, – после короткого молчания пояснил он. – Однажды вечером на перекрестке улиц я лицом к лицу натолкнулся… угадай на кого?

– Понимаю, – Паспуаль побледнел. – Такая же встреча произошла и у меня в Брюсселе, после чего я бегом покинул бельгийскую столицу.

– Увидев его лицо, милый мой, я понял что в Каталонии мне больше делать ничего. Ничего не попишешь, дружок. В конце концов уступить дорогу Лагардеру не позорно!

– Не только не позорно, мэтр, но и в высшей степени благоразумно! Ты помнишь слова Лагардера тогда на дне траншеи у Келюса? – нормандец невольно понизил голос.

– Конечно, помню, – ответил гасконец. – Он сказал: «Все вы умрете от моей руки!»

– Так вот, уже началось. Нас в траншее было девять, если учитывать Лоррена, командира дезертиров. О его людях я не говорю.

– Девять прекрасных мастеров клинка, – задумчиво произнес Кокардас. – В конце боя они все остались на дне траншеи, – избитые, раненые, изуродованные, – но живые.

– Именно, так. И вот по прошествии лет первым покинули этот мир Штаупиц и Лоррен. Не смотря на угрюмый мужланский вид, Штаупиц имел семью. Лоррен, в прошлом человек военный, и испанский король пожаловал ему должность командира полка. Однажды Штаупица нашли мертвым под стеной его собственного дома в Нюрнберге. В его голове во лбу посредине было отверстие от шпаги, – и брат Паспуаль показал на себе соответствующее место.

Невольно повторив за нормандцем указующий жест, Кокардас подхватил:

– Полковник Лоррен умер в Неаполе, сраженный ударом клинка в лоб как раз между глазами. Те, кто знают и помнят страшную ночь в траншее, должны понять, что этот удар шпагой в середину лба – знак мести, о которой было объявлено.

– Все участники нападения на Невера разбрелись в разные стороны и в конце концов неплохо устроились, – вел дальше Паспуаль, – господин Гонзаго не обошел своей милостью никого, кроме нас с тобой. Пинто женился в Турине, Матадор открыл школу фехтования в Шотландии, Жоёль де Жюган, купив титул графа, поселился где-то в Нижней Бретони.

– Так, так, – подтвердил Кокардас. – Они были беззаботны и беспечны. А потом Пинто был убит в Турине, а Матадор в Глазго.

– Жоёля де Жюгана порешили в Морле, – продолжал брат Паспуаль, – и все, все убиты одним приемом.

– Удар Невера!

– Грозный удар Невера!

Они помолчали.

Кокардас тыльной стороной ладони откинул назад шляпу, чтобы утереть со лба пот.

– Остается Фаёнца, – вновь заговорил он.

– И Сальдань, – прибавил брат Паспуаль.

– Гонзаго этих двоих наградил особо щедро. Фаёнца получил дворянский титул «шевалье».

– А Сальдань – барона. Но придет и их черед.

– Рано и поздно, – пробормотал гасконец, – придет и наш с тобой.

– И наш тоже, – повторил, дрожа, Паспуаль.

Кокардас вдруг распрямился.

– И все – таки, – решительно произнес он. – Знаешь что? Когда, сраженный его справедливым возмездием, я с дыркой во лбу упаду на землю, если Всевышний оставит мне немного сил, я скажу Лагардеру, как когда-то: «Эй, малыш, ну протяни же мне руку, и чтобы я со спокойной душой протянул ноги, прости старого Кокардаса!» Господи, Твоя воля! Больше мне ничего не надо.

В глазах Паспуаля появились слезы и он сказал:

– Я тоже буду умолять его о прощении, но постараюсь сделать это чуть раньше, чем он нанесет мне свой страшный удар.

– Что ж, в добрый час, дружок! Как бы то ни было, пока что дорога во Францию для Лагардера закрыта. По крайней мере, в Париже его нет.

– Конечно, нет, – повторил нормандец не очень уверенно.

– На худой конец, на всем свете здесь как раз то место, где менее всего можно опасаться его встретить. Поэтому я сюда и пришел.

– Я – тоже.

– Кроме того, не мешает напомнить о себе принцу Гонзаго.

– По-моему, он нам кое-что задолжал.

– Сальдань и Фаёнца могут нам составить протекцию.

– И мы сделаемся такими же сиятельными синьорами как они.

– Конечно, дружок, мы с тобой будем шикарными аристократами.

Гасконец снял шляпу и, будто шутя, виртуозно исполнил перед другом приветственный реверанс, в ответ на что, нормандец серьезно заметил:

– Я умею достойно носить костюм дворянина.