Шрифт:
И вот теперь «Уход…». О содержании не хочется говорить. Не считаю нужным как-то комментировать сплетни и вранье, насквозь пропитавшие «опус» господина Перевозчикова…
Я надеюсь, что письма Володи, отправленные им из разных мест, куда забрасывала его судьба, лучше расскажут об их авторе и наших с ним взаимоотношениях, чем вынюхивающий диктофон, спрятанный в кармане вышеупомянутого беспардонного ловкача. Бестактность и развязность непременно «аукнутся» ТАМ в Судный день. И не грех об этом помнить».
Надо отдать должное журналисту, который щадил чувства родственников Высоцкого, не публикуя некоторые интервью при их жизни. В 2005 году вышла еще одна книга Перевозчикова – «Неизвестный Высоцкий». Хотя для биографов Высоцкого в новом сборнике интервью нет ничего нового и «неизвестного», некоторые факты, описанные в книге, меняют представления о детстве и юности поэта, сложившиеся ранее по рассказам родителей.
При всем при том книги В. Перевозчикова имеют большое значение. Уже многих из тех, кто знал Высоцкого близко, нет в живых, но благодаря этим интервью складывается более-менее полная картина жизни поэта. Но просто необходим тщательнейший анализ всего материала!
Трудно не согласиться с мнением другого исследователя жизни и творчества Высоцкого – В. Новикова, которое он высказал в интервью Перевозчикову: «Я понимаю, на какой риск вы пошли, публикуя «Правду смертного часа» в то время, когда живы многие свидетели и участники этих событий. Но методологически я нахожу эту книгу абсолютно правильной. Приведены все свидетельства, все версии, а sapienti sat (умному достаточно), чтобы самому все проанализировать и понять… Сейчас нужны факты и факты, а от красивых концепций культура несет только убытки.
Люди вообще поумнели. Они не ждут сказочек о том, каким хорошим был Володя Высоцкий, как он всех любил и гладил по головке, – они готовы признать правду такой, какая она есть… Мне нравится эта тенденция нашего времени: стремление к правде не идеологизированной, не приспособленной под какие-то концепции».
Однако через несколько лет В. Новиков напишет свою книгу о Высоцком, придумав свою концепцию извращения биографии поэта.
Аналогичного мнения придерживается и близко знавший Высоцкого Ю. Карякин: «А сейчас я вернусь к вашей книге. И сразу скажу: я еще больше зауважал Высоцкого. Как ни парадоксально, мне еще больше открылась его мощь, потому что с таким грехом, с таким пороком – он продолжал играть и творить. Ведь за последние его месяцы проделана гигантская, просто невообразимая работа. Да, конечно, трагедия – но мощь! Мне понятна боль родных, это понятно и это свято. Они пережили то, что, как мне кажется, для них не было открыто. Я понимаю Вадима Туманова, который против публикации книги «Правда смертного часа»… Но это было! Было! Без этого – другой Высоцкий! Еще раз скажу: я еще больше зауважал его как мужика. Это уважение было всегда, но после вашей книги – в еще большей степени».
Все так, но о каких бы грустных и неприятных подробностях биографии поэта ни шла речь, важна та степень, в какой мемуарист или биограф сознает сам или дает понять читателю отношение предмета воспоминаний к главному, чему отдана жизнь поэта, – к его творчеству. О творчестве у Перевозчикова почти ничего…
«А все равно меня будут печатать…»
Хочется, чтобы на книжных полках стояли сборники его стихотворений. Самый беспощадный факт – лист бумаги. Как прозвучат на нем слова, как будут жить они в белом неподкупном свете! В стихах и песнях Владимира Высоцкого обманчивая легкость. Когда прислушиваешься, сознаешь, какой тяжелой ценой она достигнута.
Александр МежировТеперь, когда рукописи Владимира Высоцкого открыты для… сначала для тех, кто этим занимался в интересах будущих читателей, теперь видно, как он работал над строкой, как относился к слову. Мы мало преуспели в этом прежде, но путь поэта не соответствует тому времени, в которое умещается его жизнь. Главное – это потом… Высоцкий – наша радость, это наше неотъемлемое достояние, и не будем предаваться отчаянью, а, напротив, будем радоваться за отечественную словесность…
Белла АхмадулинаВ жизни Высоцкого была глубокая драма – его не печатали, а он страстно хотел напечататься. Блажь баловня судьбы? Дань укоренившегося предрассудка считать типографский оттиск единственным пропуском в поэтический рай? Не только. Еще был азарт сыграть на общем поле, по традиционным правилам и все равно победить («я стремился выиграть, как все»). Это в «Беге иноходца» он желал «…вышвырнуть жокея моего и бежать, как будто в табуне, – под седлом, в узде, но без него!». Главное – «без него», без чиновника-цензора, который контролирует и управляет, чтобы можно было хотя бы «под седлом, в узде» проявить свою позицию не только перед микрофоном, но и на бумаге. Однако при жизни так не получилось – Высоцкий, которого знала и любила страна, не вписывался в идеологическую концепцию власти. Здесь он был не одинок…
Еще раньше не признали А. Платонова, изгоняли из литературы А. Ахматову и М. Зощенко, пытались удалить из художественного процесса Б. Пастернака, В. Быкова, Ю. Трифонова, В. Семина, скрыли от читателей поэму А. Твардовского «По праву памяти», кинули «на нары» фильмы А. Германа, Э. Климова, К. Муратовой, А. Аскольдова и многих других.
Во времена, когда творил Высоцкий, у всех думающих, талантливых людей, имеющих свое мнение и смелость высказать его публично, возможностей спокойно творить не было. Зато были другие возможности: попасть в места «не столь отдаленные» (В. Шаламов, А. Синявский, А. Жигулин…), быть выкинутым из страны (А. Галич, И. Бродский, А. Солженицын, В. Войнович…), спиться или добровольно расстаться с жизнью (Н. Рубцов, Г. Шпаликов, В. Ерофеев…). Правда, была еще и другая возможность: покаяться и смиренно принять навязываемый «сверху» образ жизни.