Когда я была маленькой, меня очень мучило, что я не могу разобрать, о чем говорят цветы. Мой учитель ботаники уверял, что они ни о чем не говорят. Не знаю, был ли он глух или скрывал от меня правду, но он клялся, что цветы совсем не разговаривают. Между тем я знала, что это не так. Я сама слышала их неясный лепет, в особенности по вечерам, когда уже садилась роса. Но они говорили так тихо, что я не различала слов. К тому же они были очень недоверчивы, и если я шла по саду между клумбами или же по полю, то они шептали друг другу: «Тсс!» По всему ряду как бы передавалась тревога: «Замолчите, а то любопытная девочка подслушивает вас».
О чем говорят цветы
Когда я была маленькой, меня очень мучило, что я не могу разобрать, о чем говорят цветы. Мой учитель ботаники уверял, что они ни о чем не говорят. Не знаю, был ли он глух или скрывал от меня правду, но он клялся, что цветы совсем не разговаривают.
Между тем я знала, что это не так. Я сама слышала их неясный лепет, в особенности по вечерам, когда уже садилась роса. Но они говорили так тихо, что я не различала слов. К тому же они были очень недоверчивы, и если я шла по саду между клумбами или же по полю, то они шептали друг другу: «Тсс!» По всему ряду как бы передавалась тревога: «Замолчите, а то любопытная девочка подслушивает вас».
Но я добивалась своего. Я научилась ступать так осторожно, чтобы не задеть ни одной былинки, и цветы не слышали, как я подходила к ним близко. И тогда, притаившись под деревьями, чтобы они не видели моей тени, я наконец поняла их речь.
Надо было напрягать все свое внимание. У цветов голоса были такие тоненькие, нежные, что дуновение ветерка или жужжание какой-нибудь ночной бабочки совершенно заглушало их.
Не знаю, на каком языке они разговаривали. Это не был ни французский, ни латинский, которым меня в то время обучали, но я его отлично понимала. Мне даже кажется, что я его понимала лучше других знакомых мне языков.
Однажды вечером мне удалось, лежа на песке, не проронить ни слова из того, что говорилось в углу цветника. Я старалась не шелохнуться и услышала, как один из полевых маков заговорил:
– Господа, пора уже покончить с этими предрассудками. Все растения одинаково благородны. Наше семейство не уступит никакому другому. Пусть кто угодно признает розу царицей, но я заявляю, что с меня довольно, я и не считаю никого вправе называть себя более знатным, чем я.
На это астры в один голос ответили, что господин полевой мак совершенно прав. Одна из них, выше и пышнее других, попросила слова и сказала:
– Я не понимаю, чем так кичится семейство роз. Скажите, пожалуйста, разве роза красивее и стройнее меня? Природа и искусство общими усилиями увеличили число наших лепестков и сделали наши краски особенно яркими. Мы, несомненно, богаче, так как у самой роскошной розы бывает много-много двести лепестков, a у нас - до пятисот. А уж таких оттенков лилового и даже почти синего цвета, как у нас, розе никогда не добиться.
– Скажу про себя, - вмешался бойкий вьюнок, - я принц Дельфиниум. В моем венчике отражается небесная лазурь, а мои многочисленные родичи владеют всеми розовыми переливами. Как видите, пресловутая царица во многом может нам позавидовать, а что касается ее хваленого аромата, то...
– Ах, уж и не говорите об этом, - с жаром перебил полевой мак.
– Меня просто раздражают вечные толки о каком-то аромате. Ну, что такое аромат, скажите, пожалуйста? Условное понятие, придуманное садовниками и бабочками. Я нахожу, что у роз неприятный запах, а у меня приятный.
– Мы ничем не пахнем, - сказала астра, - и этим доказываем свою порядочность и благовоспитанность. Запах свидетельствует о нескромности или хвастовстве. Цветок, уважающий себя, не станет бить в нос. Достаточно того, что он красив.
– Я с вами не согласен!
– воскликнул махровый мак, отличавшийся сильным ароматом.
– Запах есть отражение ума и здоровья.
Голос махрового мака был заглушён дружным смехом. Гвоздики держались за бока, а резеда раскачивалась из стороны в сторону. Но, не обращая на них внимания, он стал критиковать форму и цвет розы, которая отвечать не могла - все розовые кусты незадолго перед тем были подрезаны, и на молодых побегах лишь появились маленькие бутончики, туго стянутые зелеными свивальниками.
Богато одетые анютины глазки высказались против махровых цветов, а так как в цветнике преобладали махровые, то начались всеобщие неудовольствия. Впрочем, все так завидовали розе, что скоро помирились между собою и стали наперерыв ее высмеивать. Ее сравнивали даже с кочаном капусты, причем говорили, что кочан, во всяком случае, и толще, и полезнее. Глупости, которые я слушала, вывели меня из терпения, и, топнув ногой, я вдруг заговорила на языке цветов:
– Замолчите! Вы все вздор мелете! Я думала услышать здесь чудеса поэзии, а, к своему крайнему разочарованию, нашла в вас только соперничество, тщеславие, зависть!
Наступило глубокое молчание, и я убежала из сада.
Посмотрю-ка, думала я, может, полевые цветы разумнее этих чванливых садовых растений, которые получают от нас искусственную красоту и в то же время как бы заражаются нашими предрассудками и ошибками.
Под тенью живой изгороди я пробиралась к полю. Мне хотелось знать, неужели и спирии, которых называют царицами поля, так же горды и завистливы. Дорогою я остановилась около большого шиповника, на котором все цветы вели разговор.