В нацистской Германии обнаруживаются все традиционные способы низвержения исторической истины. Например, ложь посредством умолчания: в фильме «Кольберг» не упоминается, что осажденному городу помогали англичане (II.8). Или еще проще – искажается сам ход событий. Так, в фильме «Еврей Зюсс» введение крайне непопулярной ввозной пошлины представлено как «идея, которая может исходить только от евреев», тогда как в XVIII в. ввозные пошлины существовали во многих странах Европы (II.9), и т. д.

Но встречаются и специфические формы исторической лжи, присущие только нацистам формы извращения, немыслимые в какой-либо другой пропаганде. И это тем более примечательно, что историческим фильмам всегда предшествует уведомление, что они «основаны на исторических фактах» и что одному из консультантов-историков, Вольфгангу Либенайнеру, присвоено звание профессора.

В фильме «Еврей Зюсс» Зюсс, став могущественным министром герцога, насилует дочь советника Штурма Доротею; после этого она кончает с собой. На самом же деле покончила собой собственная дочь Зюсса из-за попытки герцога изнасиловать ее… Принятие на службу корпуса наемников на самом деле произошло не по предложению Зюсса, а по инициативе герцога, в фильме же эта махинация приписывается евреям (II.9).

Преступления, совершаемые режимом: лагеря смерти, «тотальная война» – вызывают ужас и омерзение. И вот в фильме «Превыше всего» («Uber alles in der Welt») показан Париж в день объявления войны – 2 сентября 1939 г. Полиция устраивает облаву на немцев, ловит их и запирает на стадионе, где они оказываются вместе с евреями, захваченными при таких же обстоятельствах… В фильме «Дядюшка Крюгер», где плебеи-буры отождествляются с нацистами, тогда как любовь к роскоши и сластолюбие англичан делает их «евреями арийского мира», изобретение тотальной войны приписывается лорду Китченеру, а демонстрация фильма совпадает с разрушением гитлеровской авиацией Ковентри. И точно так же англичанам приписывается «изобретение» концентрационных лагерей (II.8).

В последнем примере ложь перемешана с достоверными фактами. Действительно, англичане во время войны с бурами впервые использовали концентрационные лагеря, но эти лагеря не имели ничего общего с нацистскими ни по целям, ни по характеру их действий. Гражданские лица содержались в тяжелых условиях, их жестоко косил тиф. Но в отличие от нацистских лагерей не было предусмотрено и не организовывалось никакое «окончательное решение» проблемы этих заключенных. С окончанием войны они должны были быть освобождены, что и было сделано. Вот штрих, свидетельствующий о стремлении распространить на других собственные постыдные отталкивающие действия: в «Дядюшке Крюгере» в лагерях разлучают матерей с детьми. Это делали нацисты, а не англичане.

Это отрывок из «Генриха VI». Содержание его повторяется и в других шекспировских текстах. Итак, в Англии истории нет необходимости проявлять франкофобию. Уже несколько веков эту функцию выполняет вместо нее Шекспир. А его слово является для всех англичан общепризнанным сокровищем, как слово нового Гомера (см. примечание в конце главы).

У Франции нет своего Шекспира. Но соблазн использовать историю появляется уже в пьесах театра времен классицизма, появляется вместе со страхом перед ней. Эти пьесы, разумеется, вызывают в памяти римлян и испанцев, но за внешней интригой каждый мог там найти отображение проблем своего времени. Это делалось, однако, не столь непосредственно, как у Шекспира, многие пьесы которого (скажем, «Генрих V» или «Генрих VI», но не «Юлий Цезарь») вследствие этой непосредственности и потеряли часть своей значимости. Но именно благодаря этим пьесам Шекспира, а также благодаря Вальтеру Скотту в сознании англичан укореняется определенное видение прошлого Англии.

У французов нет Шекспира или, как в Германии, Вагнера. Но они располагают богатым наследием в области романа. Их Вальтер Скотт – это Александр Дюма и множество его соперников. Начиная от творений Виктора Гюго до «Анжелики» Голонов и «Проклятых королей» Дрюона – всюду история Франции. В эпоху колониальной экспансии на сцену благодаря Жюлю Верну и Полю д'Ивуа выходит еще и экзотический герой. Другой канал распространения истории – это комиксы. Но они используют историю скорее как фон, арену действия, чем как непосредственную тему. От современности они незаметно перескакивают к самому отдаленному прошлому. От происходящих в наше время приключений Тэнтэна, этого развязного и находчивого малого, которому удаются все его проделки, они переходят, например, к истории Астерикса; и комикс на эту тему продается рекордным тиражом, превышающим тридцать миллионов экземпляров. Но Астерикс – герой отдаленной эпохи, которая не вызывает больших споров. И в этом выборе уже проявляется страх перед историей.

Доказательство этого страха – тот факт, что если во французскую жизнь вторгается сильное произведение на историческую тему – это настоящий ураган! Гражданская война стучится в дверь! По поводу фильма «Бонапарт» Абеля Ганса французы ожесточенно спорят, содержит ли он фашистские идеи… По поводу фильма «Печаль и жалость» – показали ли французы себя трусами во время нацистской оккупации… Понятно, что телевидение предпочитает экранизации исторических романов. Один документ цензурного ведомства в 70-е годы так и объяснял: «Не следует вновь будить уснувшие страсти». Телевидение знакомит, конечно, с документами архивов (есть передача «Камера исследует время…»), но очень мало таких передач, которые могли бы породить «волны», широкий отклик… И кино, считающееся более независимым, ненамного смелее. Серьезных исторических фильмов мало, аудитория их невелика. Проблемная история во Франции распространена значительно меньше, чем история-греза, история-бегство от действительности, история как арена занимательных историй.