На развевающихся знаменах гномов уже можно было различить руны Красной Горы – этих знамен было больше всего,– а также герб наследников Тройна: черный щит, пересеченный золотым мечом. Тем самым мечом, который сейчас вздымал вверх сенешаль Горлуа, словно бросая вызов. Наследники Тройна пришли за ним под предводительством принца Рогора – поредевшие в боях, угнетаемые стыдом за утрату талисмана, чьими хранителями они были. Вчера – честь, сегодня – позор. Гномы Рогора шли впереди всех.

«…Стрелы с длинным зеленым оперением, с острым наконечником, крепким и тяжелым, из закаленной стали, отливающим зеленым и голубым, что заставит пролиться кровь лесной куропатки…»

Все гномовские кланы собрались сюда, на эту священную битву,– воины, охотники и даже женщины, ехавшие в тяжелых повозках, запряженных крепкими пони, и ударявшие в бронзовые гонги – «бом, бом», в такт медленной тяжелой поступи.

«И вот, вообразите, я стоял на мягкой траве, прислонясь к стволу березы, и ветер дул мне в спину, солнце светило надо мной, и девушка, которую я люблю больше всего на свете, была рядом и смотрела на меня…»

Последние слова песни потонули в криках лучников, раздававшихся со всех сторон. Им отвечал устрашающий рев гномов: они увидели Меч Нудда, сверкающий в самой гуще вражеских рядов. И бросились вперед. Земля еще сильнее задрожала от их тяжелого бега.

Первые выпущенные стрелы тучей взмыли вверх, закрывая небо. И прежде чем они достигли цели, обрушившись на воинов-бородачей, лучники уже укрепили на тетиве новые стрелы, нацелили луки и натянули тетиву, сильно откинувшись назад; большой палец правой руки, державшей стрелу, лишь на миг касался уха или подбородка, а затем пальцы разжимались, отпуская тетиву, и она издавала резкий свист в воздухе, словно кнут – снова и снова. Каждый лучник за минуту выпускал больше десяти стрел. А лучников в войске Пеллегуна было около тысячи…

Гномы презирали лук. Иногда они использовали пращу, но только для охоты. Когда на них обрушился гудящий рой стрел, они крепче сжали рукоятки топоров, согнулись, словно под дождем, и побежали быстрее, топча убитых и раненых. Знамя, которое Горлуа вонзил в землю, упало. Но лучники теперь могли стрелять более прицельно, и все новые тучи стрел обрушивались на гномов, свистя в воздухе, пробивая кожаные латы и вонзаясь в плоть, пригвождая к земле воинов, опьяненных яростью, на глазах растерянной королевской свиты. Наконец гномы достигли первых рядов лучников, обезумевшие от боли и ненависти, разя направо и налево своими мощными топорами с двойным лезвием, прорезанным грубыми бороздками для стока крови. И вот их руки, обагренные кровью, уже протянулись, чтобы схватить Каледвх, священный меч, когда по приказу Горлуа пехотинцы расступились и, подобно волнам, прорывающим плотину, в открывшуюся брешь ворвались рыцари-конники, сминая их ряды. Копья против топоров. Железо против меди.

Никто из гномов так и не коснулся меча.

Под сводами деревьев было прохладно – густая листва вековых дубов пропускала лишь тонкие косые лучи солнца, похожие на копья, которые чертили на густом подлеске причудливые узоры света и тени. Но, несмотря на прохладу, обнаженное тело Ллиэн блестело от пота. Не только из-за схваток – они были пока еще редкими и не слишком болезненными. Нет, дело было в другом. Она испытывала странное, пугающее ощущение: словно бы тысячи живых существ заходились в предсмертном крике, словно весь мир зашатался и вот-вот рухнет. Вытянувшись на ложе из листьев папоротника, пожелтевших от летней жары, у подножия ясеня – дерева плодовитости, королева приподнялась на локте и поискала взглядом Блодевез, целительницу. Вскинув голову и втянув ноздрями воздух, белокурая эльфийка слегка нахмурилась – она тоже ощутила эту необычную вибрацию.

Странно было видеть ее в таком состоянии – странно и тревожно… Ллиэн уже хотела заговорить, но тут ее тело скрутила очередная схватка – в этот раз настолько резкая, что у нее перехватило дыхание. Она была сильнее и длилась намного дольше предыдущих. Ллиэн широко раскрыла глаза, удивленная нахлынувшей болью, и, закусив губу, чтобы не кричать, изо всех сил стиснула руку своей подруги.

– Дыши глубже, – прошептала Блодевез. – Схватки усиливаются, так и должно быть. Это означает, что ребенок вот-вот появится…

Целительница осторожно убрала со лба Ллиэн пряди длинных черных волос, влажных от пота, и попыталась улыбнуться, несмотря на охватившую ее беспричинную тревогу. Отчего эта гнетущая тяжесть? Она училась искусству врачевания у Гвидиона, одного из наиболее прославленных жрецов-друидов лесного народа, и уже много раз помогала будущим матерям разрешиться от бремени. У эльфов дети рождались редко (в отличие от людей, которые, напротив, плодились не переставая), а уж рождение младенца королевской крови было поистине знаменательным событием – но не только от этой торжественности сдавливало горло и сжимало сердце. Дело было в том ужасающем немом крике, который словно исторгала сама земля, и ощущении смутного, иррационального, необъяснимого страха, который Блодевез испытывала, глядя на королеву Ллиэн.

Затем она обернулась на собравшихся в круг бандруи, лесных жриц, которых люди называли колдуньями, казавшихся такими бледными в своих темных переливчатых муаровых одеяниях, но их беспокойные взгляды свидетельствовали о том, что они испытывают то же самое чувство. Блодевез заметила брошенный на нее взгляд королевы и попыталась найти слова, чтобы приободрить ее, но тут схватки прекратились, и Ллиэн расслабила пальцы, сжимавшие руку подруги. Проведя пальцами между складок тайной плоти королевы, Блодевез почувствовала, что расселина между ними увеличилась. Околоплодный пузырь был раздут, и она знала, что нужно прорвать его, чтобы ускорить разрешение, но чувствовала себя обессиленной, парализованной страхом сделать что-то не так. Не слишком ли велик округлый живот Ллиэн? Может быть, у нее двойня? Похоже на то…