Какие чувства он испытывал в это время, свидетельствует черновик его письма к Александру I, составленный в начале января 1815 года сразу после получения депеши Аёвенхъельма о встрече с царём. Царь получил лишь часть того ответа, который готовил для него шведский наследный принц. Самая эмоциональная часть черновика не прошла цензуру у сдержанного Вестерстедта и осталась лежать в архиве семьи Бернадотов. К.А. Лёвенхъельм передал царю письмо, в котором Карл Юхан выразил удивление идеей царя наградить «бездомного» принца княжеством, поскольку тот в своё время говорил, что принц будет вести частный образ жизни. Желание же царя стать опекуном принца дали повод к «возникновению настолько же смешных, как и преступных надежд» у некоторых лиц (намёк на семейство свергнутого Густава IV Адольфа). Поэтому Карл Юхан выступал категорически против того, чтобы добиваться от принца Густава официального отречения от шведского трона, ибо это было бы несовместимо с его собственными правами и с честью шведской нации. Не Карл Юхан свергал с трона Густава IV Адольфа, а вся Швеция, в том числе он сам, т.к. сам отрёкся потом от престола. Карл же Юхан был избран наследником на свободных выборах, и его легитимность не хуже, чем легитимность любого другого монарха, в том числе и свергнутого «полковника Густаффссона». И далее Карл Юхан делает намёк на то, что легитимность Густава IV не так уж и безупречна и свободна от изъянов.

Что скрывалось за намёком, Карл Юхан раскрывает в своём черновике. Он утверждает в нём, что располагает неопровержимыми доказательствами того, что Густав Адольф не имел никакого законного права занимать шведский трон, и только уважение к чести и достоинству адресата заставляет автора письма не упоминать подробностей. Если клеветники продолжат против него свои инсинуации, то он опубликует их. (Здесь Карл Юхан намекал на то, что королева София Магдалена, супруга Густава III и мать Густава IV, зачала ребёнка от своего любовника Адольфа Фредерика Мунка.) Очевидно, что легитимисты сильно допекли наследника, если он решился на такой отчаянный шаг.

Серьёзным испытанием солидарности Карла Юхана с союзниками стали знаменитые 100 дней Наполеона. (1 марта свергнутый император высадился на Ривьере, 10 марта был уже в Лионе, а вечером 20 марта его встречал восторженный Париж.) Карл Юхан, не скрывавший своего удовлетворения падением бурбонского режима, должен был теперь снова определить позицию по отношению к вернувшемуся на французский трон Наполеону.

Вряд ли он верил, что бывший соперник надолго удержится у власти и, таким образом, представит для него какую-то угрозу. Больше всего его занимал вопрос, что станется с Францией после вторичного изгнания диктатора. Как и ранее, он полагал необходимым оставить Францию и Наполеона в покое и предоставить французам возможность самим определять форму своего правления. Ясно было одно, что альтернатива — укрепление власти Наполеона или возвращение на трон Бурбонов — мало устраивала принца, поскольку опять не оставляла для него места. А он надеялся, что во Франции, как и весной—летом 1814 года, снова возникнет ситуация, в которой появится шанс прийти к власти его республиканским друзьям Фуше, Карно, Лафайету, Констану и другим его товарищам по 1799 году. Его волновал ответ на вопрос: если союзники снова прогонят Наполеона, какова будет его собственная роль? Позовут ли они его, чтобы использовать в качестве посредника на переговорах с его бывшими единомышленниками?

И следует ли вообще присоединяться к союзникам, которые, скорее всего, снова сделают ставку на Бурбонов, или лучше остаться нейтральным? Вопросов было много, и ни на один из них пока не было удовлетворительного ответа. А он был склонен участвовать только в таких делах, исход которых был предсказуем.

30 марта, когда в Стокгольме узнали, что Наполеон вошёл в Лион, Карл Юхан предпринял инициативу назначить в Париж своего полноправного посланника при условии, если Париж назначит в Стокгольм своего, но только не Шатобриана. Это была запоздалая подстраховка по отношению к Бурбонам. А 13 марта 1815 г. Швеция вместе со всеми участниками Венского конгресса голосовала за то, чтобы объявить Наполеона вне закона. Одновременно Швеция предложила союзникам военную помощь в том размере, какую они пожелают, но при условии, если они выделят на эти цели субсидии.

Однако события опережали все решения союзников. Наполеон уже был в Париже, страна восторженно встретила его, а Бурбоны бежали в Гент. Всё французское окружение Карла Юхана было настроено в пользу Наполеона, и Карл Юхан вновь заколебался. В кругу своих близких друзей он говорил, что возвращение Наполеона спасло гражданские права в Европе от посягательств реакционных режимов. С его уст в адрес Наполеона срывались невоздержанные панегирики, что вызывало у Энгестрёма и Веттер- стедта обоснованные опасения за авторитет Швеции. Министры опасались, что принц пойдёт на необдуманный шаг, например, заключит с Наполеоном какое-нибудь соглашение. С большой опаской за эскападами кронпринца следили Торнтон и Сухте- лен — они подозревали, что Карл Юхан уже вступил в контакт с Наполеоном.

Отражением всех этих настроений Карла Юхана служит проект инструкции для К. Лёвенхъельма в Вене, составленный им в середине марта 1815 года. В проекте говорилось, что вмешательство союзников в дела Франции было большой ошибкой и что автор был в своё время прав, предсказывая недолговечность режима Бурбонов. Швеция участвовала тогда в войне с Наполеоном только потому, что была против его универсальной монархии, хотя это и противоречило идеалам шведской революции 1809 года. Вести династийные войны, продолжал он, является делом рискованным и бесполезным. Если Наполеон на сей раз сделает для себя нужные выводы, то с ним можно было иметь дело. В конце иструкции Карл Юхан обрушивается с критикой на союзников — Англию, Австрию и Пруссию, но говорит, что Швеция будет во всём следовать примеру России, и задаётся вопросом: какие выгоды может принести Швеции предстоящая война, на какие субсидии она может рассчитывать и какими армиями ему предстоит командовать.

Как мы видим, эта «политическая рапсодия» вместила в себя две совершенно несовместные вещи: с одной стороны, в нём проявлены симпатии к Франции и Наполеону, а с другой — подтверждается верность союзническому долгу. Естественно, Александру I был представлен более взвешенный и спокойный вариант, тщательно отредактированный Веттерстедтом. В нём симпатии к Наполеону исчезли и остались лишь заверения в лояльности союзникам. Из сравнения чернового варианта с окончательным видно, что в последнем присутствует существенная добавка о том, что Швеция готова предоставить в распоряжение союзников 20—30 тысячную армию. Это, конечно, был правильный жест, потому что даже Дания поспешила теперь выставить своих солдат против Наполеона.

В сязи с вышеупомянутыми событиями связан эпизод с Сю- ремэном, соотечественником принца, уже давно состоявшим на шведской службе. Сюремэн, находившийся в фаворе у Карла XIII, после норвежских событий попросился отпустить его на родину. Просьба была уважена Карлом Юханом в самых вежливых формах, причём принц пообещал по возвращении в Швецию сделать его командующим всей шведской артиллерией. Когда же Сюремэн в апреле 1815 года вернулся в Стокгольм, то обнаружил, что вместо обещанного повышения его командируют в инспекторскую поездку в Штральзунд. Он справедливо расценил это назначение как знак немилости и попросился в отставку. Карл Юхан ответил, что в таком случае генерал вообще должен покинуть Швецию. И Сюремэн, не найдя нигде и ни в ком поддержки, был вынужден после многолетней и честной службы вернуться во Францию.