— Нет, сэр. Это я посоветовал Вольпи обратиться за ссудой в ваш банк.

— Понимаю. Значит, ты знаком с Вольпи?

— Да, сэр. А доктор Диффата хорошо известен в итальянской общине не только благодаря медицинской практике, но и как один из деятелей Сицилийского союза.

— Что это такое?

— Это организация итало-американцев, которые хотят помочь новоприбывшим иммигрантам. Доктор Диффата брал меня с собой на несколько заседаний этой организации. Одна из самых больших проблем, с которой сталкиваются эти люди, — это где взять деньги, чтобы начать свой бизнес или, как в случае с Вольпи, расширить его. Вольпи хороший человек, основательный, работящий. Он пожаловался доктору Диффате, что не может получить ссуду, поскольку банки не хотят давать деньги иммигранту.

Огастес снял пенсне и положил на стол:

— Ты всерьез ожидал, что мы пойдем на это?

— Я подумал, что можно попробовать. Перед банком, готовым вкладывать деньги в этих людей, несмотря на то что, по общим понятиям, это рискованно, открываются огромные перспективы.

— Гм... Не исключено, что ты прав, но, полагаю, «Декстер-банку» придется отказаться от этой замечательной возможности. Просьба Вольпи о ссуде отклонена.

Виктор увидел, что Огастес, черкнув что-то на бумаге, отложил ее в сторону. Внутри молодого человека все кипело. «Ты старый дурак, — думал он. — Ты проклятый слепой старый дурак».

— Это все, сэр?

— Да. Только еще одно: на будущее прошу тебя ограничить свою деятельность в банке тем, за что тебе платят, — обязанностями кассира.

Виктор сжал зубы:

— Мне жаль, что вы считаете мое предложение увеличить число клиентов попыткой вмешаться не в свое дело.

— «Декстер-банк» гордится тем, что его клиенты принадлежат к высшим слоям общества, Виктор. Мы намерены и дальше идти тем же путем. Всего доброго.

Виктор не двинулся с места.

— Я сказал: всего доброго, Виктор.

— Я увольняюсь из банка, сэр.

Огастес прищурился:

— Что ты сказал?

— Не вижу смысла работать в банке, который не видит дальше своего носа. Поэтому ухожу.

Его приемный отец напрягся:

— Ты этого не сделаешь! И мне не нравится твой оскорбительный тон!

Виктор подошел вплотную к столу и оперся кулаками на его полированную поверхность.

— Мистер Декстер... Нет, черт возьми, отец, потому что я ваш сын, хотите вы этого или нет... Выслушайте меня хотя бы раз в жизни. На занятиях по банковскому делу в вечерней школе, оплаченных вами же, мне говорили, что банки должны служить обществу, давая возможность людям хранить деньги в надежном месте и получать ссуды в законном порядке. Но, черт возьми, в Нью-Йорке все не так, потому что большая часть банков, вроде нашего, не хотят ничего делать для тех, кто беден и грязен, для «макаронников», для евреев... О, жизнь в Бруклине по-настоящему открыла мне глаза! Вы знаете, что лишь меньше пяти процентов итальянцев имеют счет в банке? Большинство их, в страхе перед банками, хранит свои небольшие сбережения в матрацах или жестянках, зарытых на задних дворах, совсем как в Италии. И почему? Потому, что у банков не хватает воображения вовлечь этих людей в свою деятельность! Вы можете насмехаться над ними, потому что сейчас они бедны, но они могут стать богатыми, если получат хотя бы самый маленький шанс! Они приехали в Америку в поисках лучшей жизни и будут работать ради этой цели, не жалея себя. Для вас ничего не значат ни мой характер, ни ум, но все же скажу вам: я бы поставил все свои небольшие деньги до последнего гроша за то, что Вольпи вернет ссуду, и с хорошим процентом! Если из-за своего проклятого снобизма и недоброжелательности вы не хотите дать бедняку шанс, как должно было бы быть в этой стране, то я не думаю, что у «Декстер-банка» есть будущее, и не хочу иметь с ним ничего общего.

Огастес буквально побагровел от гнева:

— Как ты смеешь так говорить со мной?

— Я должен был сделать это давным-давно.

— Ты неблагодарный...

— Знаю: «воп», «итальяшка», «макаронник» — выбор богатый.

— Если уйдешь из банка, я сделаю так, что ты никогда не сможешь получить работу на Уолл-стрит!

— Тогда я куплю тележку, и по вашему клубу пройдет восхитительный слух, что приемный сын Огастеса Декстера торгует апельсинами и бананами в Маленькой Италии.

— Так ты меня шантажируешь? — прогремел Декстер.

— Возможно. Согласитесь дать ссуду Вольпи, и я забуду все, что здесь было сказано. Или по крайней мере не повторю за стенами этого кабинета.

Огастес заставил себя успокоиться. Виктор почти с интересом наблюдал за мучениями тщеславного банкира. Наконец старик схватил прошение о ссуде и на место прежней резолюции вписал другую. После этого швырнул бумагу Виктору:

— Вот, черт тебя побери, я разрешил выдать ссуду. Но если Вольпи ее не вернет, виноват будешь ты!

Виктор посмотрел на надпись, сделанную банкиром: «Одобряю. О. Д.», и убрал кулаки со стола.

— Он выплатит, — сказал он спокойно. — Я передумал уходить. Всего доброго... отец.

Он направился к двери.

— Виктор!

Он остановился и обернулся.

— Подойди сюда на минутку.

Он вернулся к столу:

— Сэр?

Огастес боролся с собой. С огромным трудом он преодолел себя и сказал:

— Садись.

Виктор снова сел. Пауза длилась довольно долго. Потом Огастес произнес:

— У тебя когда-нибудь возникал вопрос, как я начал свое дело?

— Вы заработали деньги на бирже.

— Верно, но ты не знаешь, откуда у меня взялись деньги для игры на бирже. Никто не знает, даже твоя мать. Я никому не рассказывал, потому что, откровенно говоря, стыжусь. Во время войны я украл в Джорджии драгоценности и золотые часы, которые позже продал в Нью-Йорке за сорок тысяч долларов. Точнее, не украл, а купил у старого негра за тридцать долларов, но это равносильно краже. Ты удивлен?