Шрифт:
— Что ты бормочешь?
Один из воинов подтвердил:
— Истинно речет, княже: слух был, убили Бегичку. Наши дружинники их бой видали.
Пронский сказал Бугаю:
— Ну-ка подь до поры в мой стан.
Пронский забыл об отдыхе. Вскочил в седло и кинулся к Дмитрию.
Дмитрий прохаживался в поле с Андреем Полоцким, сбивая плетью сухие головки цветов.
— Слыхал ли, Дмитрий Иванович? Сказывают, Бегич-то убит!
Дмитрий ответил спокойно, будто и не могло быть иначе:
— А чего ж ради мы бились, коли дивишься сему?
— А истинно ль?
— Уж у меня в седле и сабля его.
— У меня один татарин кается: сам, говорит, убил.
— Да, как в Коломне дед пел: стали мы бить татар татарами! Досадно сие; я б оставил Бегича: пойдем, мол, мурза, поглядеть Золотую Орду на зеленом ковыле, на русском поле.
Пронский задумался:
— То ему б горше смерти.
А среди телег находились две женщины, которые не отворачивали лица; они радостно смотрели в глаза победителей.
— Батюшки! Откеда ж вы?
— А вы откедова?
— Из Курчавы-села.
— А и где ж оно?
— На небе! Татары на дым его спустили нонеча ночью. Нас волокли-волокли. За день ко второму хозяину попались.
— И целы?
— Целехоньки! Упаси бог!
— А чего ж вы в татарской ветоши-то?
— Да катуни нас обкатали в свои обноски.
— Ну куды ж вас деть?
— А Курчавы нашей уж нет ноне, берите с собой.
— На Москву?
— А то куда же?
— Ну, там разберем куда, курчавушки.
— Ой, кмет, не блазнись!
— А што?
— От татар упаслись ради тебя, что ли ча?
Окольничий Тимофей из погони воротился едва к ночи, настигнув лишь малое число раненых и пеших — остальные сгинули. И лишь следы по земле да поразбросанные в бегстве пожитки показывали их путь.
Дмитрий улыбнулся Полоцкому:
— Вот как оно вышло, Андрей Ольгердыч.
— Готовясь, рассчитывай на худшее. Это говорил мой дед Гедимин.
— Я эти слова знал! — засмеялся Дмитрий.
— Ими ты и победил. Иначе не был бы так тверд и уверен.
— Это еще в писании: Спаса проси, а себя сам паси…
Стояли на месте битвы три дня.
Попы отпевали павших. В светлое небо поднимался ладанный дым. Укладывали раненых на телеги.
Собирали разбредшийся по лесам скот. Увязывали добычу в телеги. Рыли ямы братских могил.
Впереди войск Дмитрий отстоял отпевание. Кинул горькую горсть земли в наполненную телами могилу.
Небо было светло. Коршуны низко кружили на плавных крыльях.
Дмитрий приказал трубить поход. Трубачи подняли длинные тяжелые трубы, и это поле в последний раз услышало их долгий звериный рев.
Пятнадцатая глава
КОЛОМНА
По улице, заросшей травой, мирно вились тропинки. Синеватой плесенью оброс сруб колодца. У колодца стояли женщины. Воды не черпали, бадей возле них не было.
Кирилл шел, оглядывая плетень, частоколы, серые стены изб. Где тут ее стена, ее огород? Вслушивался: не прозвучит ли где-нибудь ее голос.
Одна из баб крикнула:
— Не с торгу ль, удалец?
— А по чем угадала удальца?
— По ухватке да по поглядке.
— Зорка!
— Не с торгу ль?
— Оттоль.
— Что там про войну слыхать?
— Побьют татаровей.
— Ужли ж?
— А нешь нет?
— Кто же знает?
— Знаю, побьют. На торгу татарина поймали.
— Ой, господи!
— Поймали! Минула беда.
— Ну, слава те, господи! А мы все слухаем, не завопит ли кто.
— А тогда что?
— Бежать станем.
— Куда ж?
— В леса. Там не сыщут.
— А ежли…
— Загрызем! Все одно — не дадимся.
— А не все ль одно — мужик ведь!
— Сказал! Татарин-то?
— А ваши-то где?
— А на татар пошли.
Кирилл подумал: «Будто на медведя пошли али на бобра. Ох, бабы!»
— А где тут Анюта-вдовка живет? Вестно?
— А те на што?
— Да я ей давал порты стирать.