— Итак, мы были на мосту. Негры Амафу бились геройски, и трудно было перебраться через реку, хотя они и были вооружены дрянными ружьями, из которых вместо пуль в нас летели куски железа и гвозди, производившие большие опустошения.

Прошла ночь; мы все оставались на берегу реки и никак не могли прогнать этих проклятых дикарей.

Генерал выходил из себя. Напрасно он направил на мост пол-эскадрона спаги. Ружья негров смели его почти моментально.

Со всех сторон неслись стоны и крики вперемешку с лошадиным ржанием.

Генерал, взволнованный внезапными потерями и упорным сопротивлением этой шайки всякого сброда, в ярости ходил по берегу реки.

Вдруг прозвучал его голос, как звук трубы: «Вперед, спаги, только храбрецы! Награда тому, кто первым перейдет реку».

Один кавалерист храбро бросился в воду, но не успел преодолеть и пятидесяти метров, как поток увлек его, и он исчез вместе со своей лошадью.

«Чего бы ни стоило, а мост надо взять, — сказал генерал. — Трубачи, вперед!»

К генералу подошел молодой легионер: «Я не боюсь негров». Но я надоел тебе, Афза?

— Я уже сказала тебе, что мы, арабы, любим такие рассказы. Ведь и мы в лунные ночи слушаем тысячи рассказов.

— Правда? Но ты мне кажешься рассеянной.

— Ошибаешься, господин, продолжай…

Вахмистр снова зажег свою большую испанскую сигару, покрутил усы и продолжал:

— Генерал взглянул на юношу и спросил: «У тебя есть невеста? Пропой песню, посвященную тобой ей, и протруби в трубу». Легионер бросился на мост, схватив трубу, но вдруг остановился и, вытянув руки, полетел в реку. Его сразила негритянская пуля.

— О! — рассеянно проговорила Афза.

— Однако он успел на мгновение подняться над бешеным потоком и крикнул мне, когда я кинулся на берег, пытаясь помочь ему: «Друг, скажи невесте»…

И он скрылся навеки.

Минутное колебание, и все бы погибло. Но, к счастью, мне захотелось получить нашивки вахмистра.

Негры продолжали яростно обстреливать нас, буквально осыпая мост своими снарядами. Я бросился вперед с криком: «Вперед, товарищи!»

Мы перешли через мост. Легионеры и спаги, воодушевленные моим примером, последовали за мной, смяли своим яростным натиском негров и прогнали их в лес.

Месяц спустя я получил эту медаль, и на рукавах у меня заблестели нашивки.

Вот каким образом на войне добиваются чинов и почестей.

Вахмистр отправил в свою бездонную утробу еще стакан вина, затем, смотря на свою собеседницу, ушедшую в глубокие мысли, сказал:

— Отказались ли бы теперь алжирские женщины от подобного мне храбреца… Как ты думаешь, Афза?

— Ты любишь меня? — спросила Афза.

— Да, яркая Звезда Атласа.

— В таком случае, дай мне доказательство твоей любви.

— Стоит тебе попросить.

— Прежде тебя меня любил другой человек.

— Знаю, — ответил вахмистр. — Этот проклятый венгерский граф. Но он сам себя погубил; военный трибунал не пощадит его… Клянусь брюхом кита! Неповиновение и оскорбление действием начальства!… Расстрел… Расстрел без пощады и смягчающих обстоятельств.

Афза побледнела как смерть.

— Нельзя ли дать ему возможность бежать? — спросила она голосом, дрожавшим от гнева.

— Кому?

— Графу…

Вахмистр так стукнул по столу кулаком, что стаканы и бутылки зазвенели.

— Клянусь брюхом тюленя! Чтоб я, вахмистр и в настоящее время начальник бледа, дал возможность бежать этому дунайскому крокодилу!

— А если б это было единственное условие для того, чтобы я позволила любить себя?

— Что за вещи ты говоришь! — воскликнул вахмистр, весь покраснев от злости.

— Я не стану твоей женой раньше, чем этот человек, которому я обязана жизнью, получит свободу. Пусть он уйдет отсюда, чтобы я его уже никогда больше не увидела.

— Через три месяца его и так расстреляют и в землю закопают! Чего тебе больше?

— Чтоб этот человек не умирал, — твердым голосом заявила Афза.

— Какая тебе выгода, чтоб он остался жив?

— Я уже сказала тебе, что он спас мне жизнь.

— Ну да, я знаю. Удивительный подвиг — убил льва! Посмотрел бы я на графа при переходе через Сенегал под огнем негритянских ружей.

— Может быть, он сделал бы то же, — сказала Афза.

— Нет! — громовым голосом протестовал вахмистр.

Звезда Атласа встала. Мрачное пламя, блестевшее все время в ее глазах, загорелось еще сильнее.