— Не верится мне, чтобы хоть кто-то из нас, людей богобоязненных, дождался спасения в окружении такой кучи мрази.

Море оставалось спокойным еще пять дней. Пассажиры плота обвыкли жить в условиях принудительного распределения. Жестокое солнце пекло неимоверно, обращая плот в ад огнедышащий. Не одному человеку приходила в голову отчаянная мысль броситься в воду и остудить тело, но к плоту уже в предвкушении легкой поживы подобрались акулы. Матросы ведрами лили соленую воду на парусиновый тент, но это приводило лишь к тому, что под ним становилось нечем дышать.

В душах арестантов печаль стала уступать место коварству. Люди, проведшие два месяца в темном трюме, заволновались, оказавшись без защиты корпуса клипера. Все чаще осужденные кидали на матросов и солдат яростные взгляды и злобно бормотали им вслед. Это не прошло мимо внимания Скагса. Он приказал лейтенанту Шеппарду, чтобы солдаты держали мушкеты заряженными и были настороже.

Джесс Дорсетт изучающе разглядывал высокую женщину с золотистыми волосами. Та сидела одна возле передней мачты. Она не желала потакать обстоятельствам, обращать внимание на тяготы и тешить себя какими бы то ни было ожиданиями. Казалось, она совсем не замечала других женщин-осужденных, редко вступала в разговоры, предпочитая молчаливо держаться в сторонке. «С достоинством женщина», — решил для себя Дорсетт.

Проскользнув змеей среди тел, сгрудившихся на плоту, он подобрался поближе к ней. Тут его заметил солдат и взмахом мушкета приказал: «Осади назад». Дорсетт был человеком терпеливым и дождался смены караула. Заступивший солдат незамедлительно начал похотливо посматривать на женщин, а те в ответ принялись насмехаться над ним. Дорсетт, воспользовавшись тем, что страж отвлекся, придвинулся вплотную к воображаемой черте, отделявшей мужчин от женщин. Блондинка не отреагировала: взгляд ее был устремлен вдаль, на что-то, одной только ей видимое.

— Англию высматриваете? — с улыбкой спросил Дорсетт.

Женщина обернулась, смерила его взглядом, словно решая, стоит ли удостаивать незнакомца вниманием.

— Маленькую деревушку в Корнуолле.

— Где вас схватили?

— Нет, под арест я попала в Фалмуте. [3]

— За попытку убить королеву Викторию?

Глаза женщины блеснули, она рассмеялась.

— За кражу одеяла.

— Озябли, должно быть?

Лицо женщины стало серьезным.

— Я его для отца взяла. Он умирал от болезни легких.

— Прошу прощения.

— А вы разбойник с большой дороги.

— Был им до тех пор, пока лошадь не сломала ногу и меня не настигла королевская полиция.

— И зовут вас Джесс Дорсетт.

Ему польстило, что женщина знает, кто он такой; он даже подумал, уж не справлялась ли она о нем.

— А вы…

— Бетси Флетчер, — без колебания отозвалась она.

— Бетси, — произнес Дорсетт, рисуясь, — считайте меня своим защитником.

— Фасонистый разбойник мне ни к чему, — сказала Бетси, как отрезала. — Я и сама могу за себя постоять.

Дорсетт обвел рукой плотно сбившуюся ораву на плоту:

— Пара сильных рук может вполне пригодиться вам до того, как мы снова ступим на твердую землю.

— С чего это я должна верить человеку, который ни разу в жизни не испачкал себе руки?

Он заглянул ей в глаза:

— Я, может, в свое время и ограбил несколько карет, но мало в чем уступаю добрейшему капитану Скагсу. Скорее всего, я единственный из мужчин, который, можете быть уверены, не воспользуется слабостью женщины.

Бетси Флетчер повернулась и указала на грозного вида тучи, которые стремительно гнал на них посвежевший ветер:

— Расскажите, мистер Дорсетт, как вы собираетесь защитить меня от этого?

— Теперь самое время, капитан, — сказал Рамси. — Нам лучше убрать паруса.

Скагс мрачно кивнул.

— Нарежьте коротких концов из запасных снастей и раздайте осужденным. Скажите этим бедолагам, пусть привяжут себя к плоту, чтоб от качки не пострадать.

На море поднялось неприятное волнение, плот закачался с носа на корму и с борта на борт. Волны перекатывались через сбившуюся массу тел. Шторм и вполовину не набрал силы тайфуна, сгубившего «Гладиатора», однако очень скоро стало невозможно различить, где кончается плот и начинается море. Волны вздымались все выше, ветер срывал с их гребней белую пену.