Я отправил половину испытуемых в погоню за убегавшими, сам же спросил Угольфа, как обстоит дело. Он, волнуясь и едва выговаривая слова, сообщил мне, что сначала все шло прекрасно; его отряд проник в ущелье самцов, там они застали врасплох стражу, двух убили, один сдался и был связан, четвертый успел бежать. Самцы, хотя ничего не понимали в происшедшем, вопреки нашему ожиданию все же полезли в драку. Однако, Угольф догадался открыть ворота в ущелье самок, они все бросились туда, после чего ворота были вновь закрыты. Что касается рабов, то ими овладела отчаянная паника, и они попрятались по своим норам. К несчастью, однако, другие отряды задержались и захватили в пещерах лишь небольшую часть вождей. Вскоре раздался звук рога, Угольф со своим отрядом бросился на площадь судилища, к нему присоединились другие, но часть испытуемых испугалась и дезертировала. В результате вожди успели собраться на площади, и испытуемым пришлось очень туго, многие из них проявили исключительное мужество и до конца сопротивлялись контрнаступлению вождей.

— Если бы не твои гром и молния, — сказал Угольф, — мы погибли бы.

Я велел дать сигнал, и вскоре возле нас собралось человек двадцать испытуемых. Двенадцать, оказывается, разбежалось, восемь погибло от ударов вождей, десять отправилось в погоню, трое же остались в храме. Мне пришло в голову, что бежавшие вожди могли направиться к храму, чтобы его захватить; оставив десять испытуемых на площади судилища, я поспешил; с остальными в долину смерти. Когда мы приблизились к храму, то увидели, как четверо вождей пытались разбить бревном дверь, а в стороне стоял Зигфрид, отдававший приказания. Мы с криком набросились на них. Зигфрид и еще двое вождей исчезли в темноте, трое же остальных набросились на нас, как безумные. Один из них, человек лет пятидесяти, пытался ударить меня мечом, но я подставил ему тесак. Удар был настолько силен, что мое оружие было выбито из рук, и я почувствовал сильную боль в предплечьи.

Еще мгновение, и второй удар раздробил бы мне череп, но неожиданно перед моими глазами промелькнула веревка, и арийский вождь схватился руками за горло, стянутое петлей. Я понял, что это был аркан, брошенный одним из испытуемых, видевшим мое критическое положение. В то же время остальные испытуемые, вооруженные тесаками, сбили наземь второго вождя, третий спасся бегством.

Я подошел к двери храма и велел забаррикадировавшимся в нем испытуемым отодвинуть засов. Те узнали мой голос, дверь открылась. Оказалось, что из трех юношей один был ранен, так как вожди напали на них врасплох, и им удалось с большим трудом втащить раненого в храм и запереть на засов дверь, которая уже дала несколько трещин под ударами бревна.

Я только теперь обратил внимание на свою раненую руку, по которой стекала кровь. Перевязав ее лоскутом, я поспешил приступить к поискам радиостата, так как боялся ослабеть от потери крови.

Я при этом забыл о мерах предосторожности и не поставил у дверей храма часового; это легкомыслие мне вскоре дорого обошлось.

В сопровождении двух испытуемых, державших горящие факелы, я подошел к статуе Вотана и осмотрел весь участок храма, находившегося за алтарем. Мои поиски были, однако, безуспешными: нигде не было и следов приборов, уцелевших при катастрофе. Я начал было уже терять терпепение, склоняясь к выводу, что Зигфрид успел все уничтожить. Неожиданно мне пришла в голову мысль отодвинуть в сторону статую. Она оказалась легче, чем я думал, так как ее пьедестал был полый. Я с помощью испытуемых поднял статую и увидел под ней приборы, которые с таким нетерпением искал.

Дрожащей рукой я схватил радиостат, проверил, действует ли селеновая батарея, убедился в том, что волновая клавиатура находится в порядке, соединил батарею с трубчатым аппаратом, дал позывной сигнал стратоплана и начал выстукивать радиограмму:

«Стратоплан С–451 потерпел аварию год назад, нахожусь на острове, лежащем 90° 35' 28» южной широты и 30° 14' 31» восточной долготы».

Я на несколько секунд остановился и решил повторить радиограмму, дополнив ее сообщением о необходимости присылки нескольких больших стратопланов. Не успел я дотронуться до клавиатуры, как почувствовал сильный удар в голову и потерял сознание.

Очнулся я лишь на следующий день и сначала не мог сообразить, где нахожусь. С трудом вспомнил происшедшее. Как в тумане, передо мной пролетали сцены восстания. Очевидно, вожди победили, и я опять лежу скованный в пещерной тюрьме, в ожидании судилища. Я с трудом поднял руку и коснулся лба, при этом почувствовал, что у меня голова перевязана и малейшее прикосновение к пей причиняло сильнейшую боль. Ногами я мог свободно двигать. Я повернул голову и застонал от боли в области виска. Немедленно ко мне приблизилась какая–то фигура, и я к своей величайшей радости увидел Угольфа.

— Слава богам, ты жив, чужеземный друг, — сказал он. — Мы думали, что ты уже находишься на пути в Валгаллу. Эта проклятая собака едва не размозжила тебе голову.

Я вспомнил удар, приведший меня к потере сознания, и тихо спросил:

— Кто это был?

— Зигфрид. Он незаметно пробрался в храм и спрятался за алтарем. Когда ты начал колдовать над блестящим ящиком, он бросил в тебя топор и едва не убил.

— А ящик? — дрожащим голосом спросил я.

— Ящик разбит вдребезги. Я сохранил для тебя то, что от него осталось.

Это сообщение подействовало на меня ошеломляюще. В моей памяти, очевидно, от удара образовался провал, и я не мог вспомнить, успел ли я дать радиограмму или только собирался это сделать. Иногда мне казалось, что я ясно помню содержание радиограммы, данной мною, через минуту же я решал, что не успел еще коснуться клавиатуры, когда топор Зигфрида разбил аппарат.

Минут двадцать я лежал в состоянии полной прострации, затем, вновь придя в себя, спросил Угольфа, что стало с Зигфридом. Тот нахмурился и ответил: