Вскоре ко всем вышеперечисленным факторам прибавился еще один, совершенно другого рода. 3 марта 1918 года мне сообщили из сената по телефону, что по просьбе правительства Финляндии военное командование Германии пообещало начать интервенцию для «подавления вспыхнувшего в Финляндии мятежа». Один присутствовавший при этом телефонном разговоре шведский офицер позднее красочно описал мое состояние. Настроение у меня действительно было подавленное. Ведь премьер-министр Свинхувуд твердо обещал мне, что не будет обращаться с просьбой об интервенции. И что теперь? Как вообще следовало расценивать эту ситуацию? Правительство назначает главнокомандующего, тот, еще до своего согласия на этот пост, выдвигает требование, что сенат не будет обращаться за иностранной помощью, но проходит время, и главнокомандующего ставят перед уже свершившимся фактом. Первой моей мыслью было подать в отставку. Если сенат обманул меня, то он не мог требовать, чтобы я и дальше продолжал исполнять свои обязанности.

В тот день я планировал посетить фронт близ Вилппула. Я не стал отменять эту поездку, а вечером, уже настроившись на просьбу об отставке, отправился в обратный путь, сопровождаемый полковниками Теслёфом и Игнациусом. Мои спутники были расстроены моим решением и пытались склонить меня изменить его. Постепенно у меня созрело новое решение. Если немцы по просьбе правительства высадятся в стране, а я больше не буду возглавлять армию, то кто же тогда справится с новой угрозой – той угрозой, что все важнейшие вопросы будут решаться германским главнокомандующим и, в конце концов, именно он станет руководителем освободительной войны? Затем Германия освободит Финляндию, и об этом раструбят на весь мир. А ведь я был абсолютно уверен, что освободительную войну можно вести собственными силами. Взвесив все за и против, я решил остаться на своем посту и постараться в будущем придерживаться лояльного сотрудничества с сенатом.

До высадки оккупационных войск нам нужно было добиться решительной победы собственными силами – иначе говоря, вернуть народу веру в себя после всех тех бедствий, которые страна пережила за несколько последних лет. Я решил, что наступление следовало начать уже в середине марта.

Мы понимали, что интервенция прямо сопряжена с политическими осложнениями, в первую очередь из-за того, что Финляндия окажется втянутой в мировую войну на стороне Германии. Но с другой стороны, я надеялся, что сотрудничество с немцами примет такую форму, которая подтвердит международный авторитет Финляндии и ее независимость от великой державы, оказывающей нам помощь. 5 марта я отправил первому генерал-квартирмейстеру Германии Эриху фон Людендорфу телеграмму, в которой попросил его выразить благодарность императору Вильгельму II от армии Финляндии за то, что нам была предоставлена возможность приобрести в Германии оружие, без коего мы не смогли бы выстоять в нашей освободительной битве. После этих вступительных слов я высказал пожелание договориться о реальной помощи в дальнейшем. В первую очередь, немецким частям сразу же после высадки на территорию Финляндии следовало подчиниться финскому верховному командованию. Главнокомандующий армии Финляндии должен выступить с обращением к финскому народу, в котором подчеркивалось бы, что высадка немецких войск – не вмешательство во внутренние проблемы страны, а помощь в борьбе против иностранных интервентов. Если этого не сделать, то будет оскорблено национальное самосознание финнов, вследствие чего может возникнуть взаимная неприязнь, которая не исчезнет в течение столетий. В случае принятия этих условий, говорилось в конце телеграммы, я могу заявить от армии Финляндии, что мы приветствуем в нашей стране храбрые немецкие батальоны и готовы выразить им благодарность от лица всего народа.

Позднее я слышал и читал различные описания того, какая именно реакция последовала на мою телеграмму в Ставке Верховного главнокомандующего Германии. По одним сведениям, моя просьба была одобрена сразу же, по другим – только после долгих сомнений. Тем не менее 10 марта я получил ответную телеграмму, подписанную генерал-фельдмаршалом фон Гинденбургом, где он сообщал, что ознакомил с моей телеграммой императора и тот согласился со всеми моими предложениями. Таким образом, были предотвращены осложнения, которые могли возникнуть в результате интервенции Германии.

Вот небольшой обзор событий и переговоров, которые предшествовали интервенции. Когда я получил по телефону сообщение о предстоящей военной экспедиции, эти события были мне еще неизвестны. Передовые немецкие части уже через два дня высадились на Аландских островах. За все время военных действий ко мне совершенно не поступала информация о событиях, связанных с немецкой экспедицией, и лишь впоследствии я узнал необходимые факты.

В воскресенье, 3 февраля посол Финляндии в Стокгольме государственный советник Грипенберг получил из Министерства иностранных дел Швеции следующее сообщение:

«3 февраля 1918 года в Королевское министерство иностранных дел от поверенного в делах Швеции в Хельсинки поступила телеграмма правительства Финляндии, адресованная Государственному совету, где говорится, что Маннергейм сам определяет место назначения товаров и встреча с ним совершенно необходима. Царит полная анархия. Необходимо приступить к энергичным действиям для проведения интервенции силами Швеции и Германии».

Загадочные слова «место назначения товаров», возможно, означали указание на то, в какой именно порт следовало направлять возвращавшийся в Финляндию егерский батальон. Но, конечно же, под словом «товары» мог подразумеваться и какой-либо груз оружия. В этой неясной ситуации наш посол расценил просьбу о помощи, содержавшуюся в телеграмме, как правительственное решение, счел, что дело очень срочное, и 4 февраля без выяснения позиции сената или мнения главнокомандующего обратился к премьер-министру Эдену с просьбой о военной интервенции Швеции. Эту просьбу премьер-министр немедленно отверг, а взамен предложил Финляндии посредничество Швеции в вопросе получения военной помощи от Германии. Необходимость военной помощи мотивировалась тем, что «у белой Финляндии не было возможности победить объединенные силы красных и русских. Белая армия была слабой и необученной, в то время как у красных была поддержка из России». На следующий день посол Грипенберг повторил просьбу и вновь получил отказ Эдена и предложение о посредничестве.

Белая армия на параде победы в Хельсинки 16 мая 1918 года. Генерал Маннергейм и его штаб верхом на лошадях принимают парад у памятника Рунебергу. Фотограф Гуннар Лённквист

Окончательно убедившись, что военная интервенция Швеции не состоится, посол Грипенберг в надлежащей форме направил доклад сенату в Васе, однако оттуда никаких инструкций не последовало. После этого Грипенберг связался с нашим послом в Берлине, государственным советником Эдвардом Хьелтом, и призвал его обратиться с соответствующим предложением к немцам. Грипенберг совершенно верно понял намерения сената. Эти намерения подтверждает и тот факт, что в те же самые дни сенатор Ренвалл направил письмо одному нашему представителю в Берлине и уполномочил его «выяснить, заинтересована ли Германия срочно помочь нам силой оружия». Ко всему прочему, 14 февраля Генеральный штаб Германии, основываясь на просьбе сената от декабря 1917 года о военной помощи, предложил нашему послу подтвердить эту просьбу. Подтверждение было передано в Генеральный штаб, и 21 февраля Хьелту сообщили, что просьба сената одобрена. Сенат получил это известие с курьером, прибывшим в Васу 2 марта, а до меня новость дошла только 3 марта. Дипломатическое сообщение в то время было крайне неспешным.

В связи с этими датами можно вспомнить, что мирные переговоры между Германией и Россией в Брест-Литовске были прерваны 11 февраля, а заключенное ранее перемирие разорвано через неделю после этой даты. Поскольку Германия была теперь свободна в своих действиях на востоке, она начала новое наступление в Прибалтике. В течение недели немецкие войска оккупировали Эстонию. В новой политической и стратегической обстановке Германии, конечно же, было выгодно принять участие в финских делах. Ей было необходимо как можно скорее подписать мирный договор, чтобы воспрепятствовать образованию нового восточного фронта из тех войск, которые страны Антанты собирались послать в Мурманск. Поэтому интервенция в Финляндии, как вспоминает в своих мемуарах фон Людендорф, была полностью в интересах Германии.