Судно вело себя молодцом. Как только мы обошли остров, подул легкий ветер с юга. Я направил руль к открытому морю. Расстояние между нами и бухтой увеличивалось, главным образом, тут помогал еще отлив; мы делали по два узла в час; лодка находилась от нас на расстоянии получаса пути.

Спичка видел, что дело плохо, но не знал причины, так как не имел представления о значении руля. Наш руль действовал снизу; можно было не трогать колеса.

Когда же движение судна значительно усилилось, индеец подошел ко мне с ножом и, приставив его к моей груди, сделал знак, чтобы я пристал к берегу. Я подумал, что настал мой последний час; указав ему на пустые мачты, я постарался объяснить, что судно поневоле лишено возможности правильного хода. Кажется, он меня понял, так как указал мне тотчас же на лежавшие паруса, прикрепленные к реям, заставляя меня водворить их куда следует. Потом, схватив один из них, попавшийся ему на глаза, он велел распустить его.

Само собою разумеется, я исполнил эти приказания со скрытой радостью. Направив все снасти, я вложил в руки дюжины индейцев по шкоту, которые мы все вместе принялись натягивать.

В одну минуту мы подняли парус; затем я их повел к носу, где мы проделали ту же операцию с кливером и стакселем.

Этих парусов было достаточно, чтобы ускорить наш ход на целый узел; скоро мы отъехали от земли на милю. Ветер помогал нам.

Спичка не спускал с меня своего взора. Он не мог придраться ко мне, так как я исполнил его приказание, но результат получился противный его расчетам. Догнать нас теперь было трудно. Однако Водолаз был малый нетрусливый и знающий толк в судах, а потому я поспешил предупредить Мрамора, чтобы он постарался не промахнуться, когда заметит его из окна.

Показались лодки, которые уже обогнули остров, минут через двадцать они могли догнать нас. Надо было принять меры. Я поднял главный стаксель и, как ни в чем не бывало, спустился на палубу. Спичка выказывал нетерпение, что мы не пристаем. Со мной уже давно покончили бы, если бы туземцы умели сами управлять кораблем. Но я был необходим для них, что я сознавал не хуже их, а потому еще больше набрался храбрости.

Я посмотрел на лодки в подзорную трубу. Индейцы были от нас на расстоянии полмили; они бросили свои гребки и сплотились в кучу, как будто совещались о чем-то. Я подумал, что поднятые на судне паруса смущали их. Предполагая, что мы вновь завладели «Кризисом», они боялись приблизиться к нам. Под предлогом натянуть еще паруса и заставить этим судно повернуть, я поставил туземцев к брам-горденю гротмарса [36] , заставив их натягивать веревки изо всех сил. Глаза их были обращены к носу, а я делал вид, что занят на корме. Чтобы развеселить Спичку, я дал ему в зубы сигару и сам тоже закурил.

Наши пушки были заряжены; оставалось только отнять сзади дощечку, чтоб они готовы были к выстрелу.

Повернув руль так, чтобы заряд попал прямо в лодки, я приставил сигару к затравочному пороху, а сам бросился к рулю. Раздался выстрел, за которым последовали страшные крики индейцев. Они были готовы броситься в море. Спичка схватил меня.

Насилу я отбоярился от него, указав ему знаками, что ветер стал подгонять нас к берегу. Он, кажется, вообразил, что это — следствие выстрела из пушки. Что же касается лодок, то просвистевшая над их ушами картечь заставила их удалиться; они теперь более не сомневались, что судно в наших руках. Удача превзошла все мои ожидания. Я возмечтал спасти жизнь не только себе и экипажу, но и судно. Теперь, если земля исчезнет совсем из виду, наша победа одержана. К счастью, ветер благоприятствовал; мы уже делали четыре узла в час. Еще бы пройти миль двадцать, и дело в шляпе. Но пора было сообщить Мрамору о ходе вещей. Для предосторожности я подозвал Спичку к лестнице, чтобы он мог слышать, о чем мы говорим, хотя я прекрасно знал, что, за отсутствием Водолаза, ни одна душа из них не понимает по-английски. При звуке моего голоса Мрамор тотчас же подошел к двери.

— Что такое, Мильс? Откуда этот выстрел и почему?

— Все обстоит превосходно, господин Мрамор. Выстрелил я с целью прогнать лодки, результат получился блестящий.

— Прекрасно. А я уже пришел в отчаяние, думая, что мы идем обратно, к пристани. Но, чорт побери, ведь мы теперь далеко от земли! Долго ли протерпит Спичка?

Неизвестно, кто слушал меня с большим вниманием, Мрамор или Спичка. Последний то-и-дело показывал мне знаками, что я должен повернуть корабль к земле. Необходимо было успокоить его хоть временно, тем более, что началась мертвая зыбь, а снасти были закреплены неважно.

Хотя серьезной опасности еще не представлялось, но все же следовало принять надлежащие меры. В это время, к моему великому удовольствию, я заметил, что пять-шесть дикарей, в том числе и Спичка, почувствовали приступы морской болезни.

Я тогда принялся убеждать Спичку, что нам нужна помощь снизу, чтобы как следует закрепить мачты. Старый хрыч, приняв на себя важный вид потряс головой. Значит, он был еще не настолько болен, чтобы остаться равнодушным к жизни. Однако, подумав, он позвал Неба и Ио; последний был поваром. Ему нечего было опасаться двух безоружных людей против двадцати пяти человек. К тому же он, конечно, воображал, что, в крайности, негры перейдут на их сторону. Но как он ошибался в своих расчетах!

Я объяснил Спичке, каким способом они могли подняться к нам только вдвоем. Он меня понял и одобрил, а я сообщил поручение Мрамору.

С кормы спустили вниз веревку вплоть до окна каюты; Неб обвязался ею, а затем туземцы вытянули его на борт.

С Ио проделали ту же историю. Прежде чем пустить негров вскарабкаться на снасти, Спичка произнес им короткую речь, сопровождаемую многочисленными знаками, долженствовавшими внушить им, что их ожидало, если бы они вздумали дурно вести себя, после чего я их послал к гротмарселю, на который они с поспешностью полезли.

С их помощью главная мачта была основательно укреплена в несколько минут. Неб получил приказание водворить снасти; и через час, начиная от стеньги до самой палубы, все было на месте.

Мы удалились на две мили от острова, который уже стал принимать туманные очертания.

Волнение Спички возрастало, тем более, что четверо индейцев лежало врастяжку от морской болезни. Он сам еле стоял на ногах, но мужество и предстоящая опасность поддерживали его. Чтобы усыпить его подозрительность, я нарочно придумывал ненужные работы.