Шрифт:
– Никак нет! – гаркнул Василий, выскочивший из-за спины.
– Вася, вели запрягать, в лазарет поедем.
В лазарете Фока Жук доложил:
– Наших раненых семьсот шестьдесят восемь, калмыков – шесть с половиной тысяч.
– Да, однако. Ну, показывай самых тяжелых.
На лечение раненых потратил неделю, правда, с перерывами. Организму периодически отдых нужен.
Постепенно жизнь в городе входила в свою колею. К нам через день стал захаживать Франц Бергер – писал портреты.
Пару недель ходил, а затем стал работать в своей студии, в кадетском корпусе.
Марьяша учила Любаву с помощью обучающего шлема.
Сынок с Малышкой подолгу пропадали в окрестных лесах. Чего они там забыли?
На дворе стоял конец марта – весна в разгаре. Как в анекдоте: щепочка на щепочку лезет, сучок на сучок.
Марьяша совсем обалдела, мало ей ночью, так и днем норовит затащить меня в кровать.
Жаль, новых агрессоров не видно на горизонте, умотал бы тотчас.
Семен ходит опять с поцарапанной мордой, во живут весело.
Зато Карчи цветет и пахнет – повезло с супругой.
В апреле Толгат-хан с Любавой, Ильясом и двумя туменами отправились в Уфу.
Один тумен остался здесь до осени, летом есть планы пройти до Астрахани.
В оружейке Никита Коваль поставил на поток производство карабинов – нужно вооружить гвардию и башкирский тумен в придачу. Ковалю предложил подумать над созданием легкого пулемета, под патрон 7.62 мм, и нагана с барабаном. ТТХ пообещал дать ему позже.
И вообще, назрела необходимость сгонять в двадцать первый век, есть кое-какие делишки. Да и по Людмиле соскучился, по сыну. Когда предложил Семену составить мне компанию, тот с охотой согласился.
– Что брать с собой? – осведомился деловито. Я пожал плечами: да что и всегда.
– А, понятно: «Стечкин», нож и по паре гранат.
– Все знаешь, а чего спрашиваешь?
Командировку наметили на ближайший понедельник.
В воскресенье у нас собралась небольшая компания. Сидели, угощались, выпивали помаленьку.
Карчи рассказывал последние новости – прибыли его люди с западного порубежья. Занятные вещи мы услышали. Войны на западе, за нашим порубежьем идут днем и ночью.
– И почто людям мирно не живется?
Марьяша с Екатериной судачили о своем, о бабьем, а детишки гонялись за тиграми.
Все, так сказать, при делах.
Елена, жена Семена, сидела в отдалении, злая и надутая: как же, мужчины на нее внимания не обращают. И чего Семен такой идиот, давно бы отправил далеко, под зад коленом.
– Сеня, пойдем в кабинет ненадолго. Слушай, может, прихватим твою ветреную женушку с собой?
– Зачем это? – с подозрением спросил он.
– Да оставим ее там, на фуй, развод оформишь, заживешь по-человечески.
– Владимир, шутки у тебя, извини, дурацкие.
– А я не шучу.
– Ты же знаешь, я ее люблю.
– Ну и дурак, откровенно тебе говорю. Попомни мои слова, жизнь со шлюхой никого до добра не доводила. Ладно, живи, как хочешь, но потом не жалуйся. Вот что, с собой завтра возьми золотых монет, штук двадцать.
– Куда столько, Владимир?
– Думаю, пригодятся. Я тоже возьму, предчувствие у меня такое.
На том и разбежались.
На другое утро, в карете, поставленной на колеса, я заехал за Скуратовым.
День стоял солнечный, ясный, солнышко пригревало вполне по-летнему, но шубу взял на всякий случай.
Захватив Семена, поехали за город к оружейным мастерским. Стартовали мы всегда с одного и того же места. Карету с кучером я отпустил, хорошо, хоть Сынок не увязался.
– Сеня, становись поближе.
Встали вплотную друг к другу, и я включил хронопередатчик.
Вспышка, еще одна, потащило куда-то вбок… «Что-то не так, не те ощущения», – успел подумать я.
Резкий толчок в ноги, прибыли. Рядом раздался мат Скуратова. Открыл глаза и сам выматерился. Перед нами, метрах в пяти, на железном высоком заборе, окрашенном в зеленый цвет, висел кумач с коротким и четким призывом: «Пятилетку за три года!».
Глава 11
– Писец, приплыли – сказал я, когда нас с Семеном шваркнуло в тысяча девятьсот восьмидесятый год вместо две тысячи двадцать шестого.
Направляясь в краткосрочную командировку из тринадцатого века, мы не предполагали попасть в сей дурацкий переплет.
Ноги вдруг ослабли, и я уселся на обочину дороги, кинув под задницу шубу с папахой. Скуратов последовал моему примеру. Зашибись: здесь начало лета, солнце начинает припекать, а мы с Семеном в шубах.
– Да, дождь идет, а мы на лыжах.