Потом в задних рядах загомонили, подняли крик, и двое стрелков вскинули луки.

Руки Пожирателя Смерти в тот же миг метнулись к рукояткам мечей. Он выхватил оба, взмахнул ими – будто гигантская стрекоза вспорхнула – и пара отбитых стрел улетела в кусты. Однако толпа так просто не сдавалась – вперед протолкался коренастый парень с плечами такой устрашающей ширины, что казался квадратным. Этот удалец не стал разговоры разговаривать, а перехватил копье и метнул его с разворота. Ивор не дернулся даже, лишь слегка отклонил голову, и наконечник свистнул мимо. Фудри мигом подбросил свое копье и послал по квадратному удальцу – тот поймал «подарочек» грудью. Толпа взревела, качнувшись вперед. Варяги оскалились и полезли с седел, решив перебить местное население, раз оно не понимает, на кого можно буром переть, а с кем лучше не связываться!

И тут Хурта встал рядом с Ивором, повелительно вытягивая руку. Первое его слово, выкрикнутое в лицо славинам, перевода не требовало – Хурта требовал остановиться.

Олег оглянулся на дробный топот. А, вот и Алк! Довольный Ворон вел за собой пару вьючных лошадей.

Подскакал Воист, спрыгнул и доложил на выдохе:

– Двух лошадей отняли! Паволоки и меха! – вдохнул и закончил: – Остальных Чагод увел! Ф-фу-у...

– Сыщем, – буркнул Инегельд.

Углядев Хурту, внушавшего славинам что-то гневное и резкое, Ворон стал переводить:

– Он говорит, что мы не враги им, а друзья... Что повешенный был убийцей, он прибил воеводу Вузлева... А Чагод – вор, он украл чужое добро, и вот хозяева пришли, чтобы наказать татя и отобрать награбленное... Что-то в этом роде.

Толпа подрастерялась. Чувствовалось, что многие были удовлетворены словами Хурты, – не хотелось им вступать в драку с опасными русами. Раз варяги в своем праве, то чего ж? Пущай сами с Чагодом разбираются, все по Правде вроде...

Неожиданно один из «непримиримых», полный и грузный мужик в богато расшитой рубахе, в шелковых штанах, заправленных в юфтевые сапоги, в красивой меховой жилетке, расстегнутой на широкой груди, нахмурился и сказал:

– Хурта?.. Сыне Идара?

– Узнал, Ишута! – перевел Алк слова Хурты Славинского. Ухмылка сына Идара в переводе не нуждалась.

Ишута засуетился вдруг, заюлил, его широкое лицо замаслилось радушной улыбкой.

– Говорит, – ухмыльнулся Ворон, – что стадо Хурты никакого дохода не принесло, расходы одни...

Сын Идара небрежно отмахнулся, обронив пару слов.

– Хурта ему отвечает: обойдусь, мол, я сюда не навсегда. Как приехал, так и уеду, можешь коров себе оставить.

Ишута был рад – видать, не такие уж убытки понес на Хртовых коровках! Он властно прикрикнул на неуемных драчунов, стал увещевать толпу.

– Говорит, – переводил Ворон, усмехаясь, – это наши гости, это Хурта вернулся, как же можно друзей привечать копьями да топорами?

Толпа, растеряв инерцию, подуспокоилась. Люди стали расходиться, а Ивор спокойно вернул мечи в ножны.

Хурта, переговорив с Ишутой, покивал тому и вернулся к своим.

– Ну что? – подскочил Фудри.

– Все в порядке! – сказал Славин. – Ишута, сын Варансы, выбился, пока меня не было, в богачи. У него большие стада, к его слову прислушиваются.

– А Чагод тут кто?

– Чагод, сын Агила, в князьях ходил, но потом народ князя Мала выбрал. Чагод вроде как в тень ушел, к лихим делам пристрастился. Так что вольны мы вязать и вешать этого древлянина. Все по Правде[127]!

– Отлично! – кивнул князь. – Сколько добра Чагод с собой уволок?

– Самое меньшее – семь вьючных лошадей. Я следы прочитал – Чагод разделил отряд – сам вместе с сыновьями ушел, а зять его, Свирид, где-то на Подоле затерялся, с ним двух лошадей отпустили, потом найдем...

– Ага! – сказал Боевой Клык. – Стало быть, семейка с собою пяток лошадок прихватила. Ладно... И где их теперь искать?

– Домой к нему явимся! В гости. У Чагода крепостца на запад отсюда, на полдороге до Малина, столицы древлянской.

– Тогда вперед!

И Инегельд легонько пришпорил Драконя.

* * *

Боевой Клык со товарищи ехали ниткой, прижимаясь к опушкам. Из зарослей ольхи, клена, бересклета, овеянных высокими вершинами черностволых вязов, тянуло свежестью и гнилью. Острые стрелки хвощей, выбравшись на опушки, сигнализировали о близости водяных жил.

Хурта ехал впереди, пробираясь длинными полянами, объезжая сплошной лес или ручьи, где вода, запруженная трудягами-бобрами, превращала чащи в заболоченные низины. От поляны к поляне вели узкие прогалы, они, как протоки связывают озера, посуху соединяли одну пролысину леса с другой.

– Что-то тихо тут, – насторожился Фудри, – птичек не слыхать...

– Для засады тут неудобье... – проворчал Турберн.

– А для честного боя? – спросил Олег и подбородком указал на всадников, пробиравшихся за опушкой, кустами орешника и боярышника, среди лип и ясеней.