Слева смутно завиднелись стены Гадара, крепостцы у самого истока Олкоги. За частоколом плясали отсветы костров и шатались горбатые тени, словно нечисть лесная устроила в крепости свои тайные радения.

Завы проходили медленно, с трудом. Загавкала собака, забрехала другая. Звонко разнеслась ругань, лай перешел в визг и смолк. Олег стоял у борта и подгонял неспешный зав – давай, ну давай же!

Гадар сдвинулся за корму последнего зава в караване, и тут же сильный толчок остановил «Аль-ваки». Олег полетел на палубу. Вскочив, он кинулся на нос. Там уже метался Ахмад.

– Ах, шакалы! – шипел он. – Свиные объедки!

– Что там? – подлетел Олег.

– Гляди!

Олег перегнулся через борт и разглядел мокро блестящие бревна. Они были сцеплены по четыре и связаны в плавучий заслон, перегородивший Олкогу.

– Ах, что надумали!

На берегу расслышали и увидели «нарушителей». Залязгало било, играя тревогу. Десятки людей с факелами побежали по берегу, крича и брякая железом.

– Не подпускайте их! – крикнул Олег и полез за борт.

– Куда ты?! – охнул Ахмад.

– Перережу веревки!

Грубые голоса с берега поднялись на октаву, раздавая команды. Затренькали луки, жаля завы убийственными стрелами. Загремели дубовые катки под спускаемой скедией, с шумом раздалась вода, принимая кораблик.

– Весла на воду! – послышалось так внятно, будто невидимые гребцы были совсем рядом.

Олег, цепляясь за форштевень «Аль-ваки», нащупал ногой верткое бревно и оттолкнулся от зава, балансируя и приседая для пущего равновесия. Мимо прожужжала стрела и булькнула, уходя в воду. Стоя на карачках, напрягая ноги на разъезжающихся бревнах, Олег выхватил нож. Рукою нащупав мокрый узел, принялся резать его и кромсать. Затянутые ремни из моржовой кожи поддавались туго.

– Асад! – прокричал Ахмад. – Саид! Хасан! Убайда!

Олег оглянулся. Скедия была совсем близко. Через борт перевесился Ахмад, держа в руке зажженный факел.

– Как ты, Халег? – крикнул он.

– Режу! – пропыхтел Олег. – Бейте тех, в скедии! Иначе толку не будет!

– Ай, шайтан!

Ахмад дернулся в сторону, и в дрожащем свете факела блеснула пролетевшая стрела.

– Получай! – крикнул Ахмад, швыряя в скедию изящный кувшинчик. Следом полетел факел. Полыхнуло пламя, взвилось ярким клубом, запалило скедию. Гребцы дружно заорали, бросая весла и ныряя за борт. «Что он туда бросил?» – думал Олег, лихорадочно перепиливая третий узел. Крепкое вино? Вряд ли… Тут над водою поплыл ароматный дымок, и Олег догадался о содержимом сосуда. Ахмад не пожалел благовонного масла!

Мигом опустевшая скедия полыхала ярко, вертясь и сплавляясь по течению. Пользуясь освещением, Олег рубанул последний узел, и плавучая загородка лопнула, концы ее стали расходиться, словно открывая ворота к Ильменю. Нож булькнул в воду, а Олег, отчаянно распрямляя ноги, прыгнул за удалявшимся завом. Правая рука промахнулась, и Олег повис на одной левой, вцепившись в натянутый штаг. Крепкая рука Ахмада тут же сжала Олегово предплечье.

– Держись! – сказал араб с натугой.

– Держусь!..

С помощью Ахмада Олегу удалось забраться на палубу.

– Олег! – прокричал в темноте голос Асмуда. – Живой?

– Живой! Мокрый только.

Гогот был ему ответом…

Караван, оставив позади Гадар, вышел на простор Ильменя. Течение больше не сносило завы, ветер поддувал по-прежнему.

– Столько нарду на этих шакалов истратил… – убивался Ахмад.

– Ну, это не самая дорогая плата за проезд! – утешил его Олег.

Ночью ветер спал, но арабских мореходов это не взволновало – ранним утром завы вошли в русло Ловати и на веслах двинулись к волокам.

Скорости большой на реке не разовьешь – извивы сдерживают – и Олег, севший за весло, тягал его неспешно. Руки и спина все равно уставали, но освобождали голову. Олег думал о тех, кого ранее числил в своих предках, а ныне стал им современником. Его и раньше злило пренебрежение к дохристианской старине, а ныне, когда он насмотрелся на нее в реале, и того пуще. На одном из фестивалей, устроенных питерскими ролевиками, он участвовал в историческом диспуте и вызубрил отрывок из сочинения академика Лихачева. «Стремление вырваться из-под угнетающего воздействия одиночества среди редко населенных лесов, болот и степей, страх покинутости, боязнь грозных явлений природы заставляла людей искать объединения, – писал академик об „отсталых" предках. – Кругом были „немцы", то есть люди, не говорившие на доступном пониманию языке, враги, приходившие на Русь „из невести", а граничившая с Русью степная полоса – это „страна незнаемая"…»

Ага! Олег скривился и сплюнул за борт. «Страх покинутости»! Что-то не замечал он ни страха, ни угнетенности. Бодры были предки, и сами на кого хочешь страху могли нагнать. И не пугались они «грозных явлений природы». Даже Сольвейг, малолетняя дочка Веремуда, не пищала, заслышав удар грома, а радостно шептала, тараща глазята: «Пелун ходит, слысите?!»

И какие там еще немцы? На восток от Гардов булгары проживали и арису, так меряне с ними легко договаривались и перетолмачить могли любое слово. К западу эйсты жили-были, пруссы да ятвяги. А «экспедиция» как раз теми землями и пойдет. На юге – готы и анты. Понимает их Олег с пятого на десятое, но смысл сказанного уловить способен. А уж степь «страной незнаемой» называть – и вовсе глупость. Измышление невежественного ума и полное неуважение. Русы вышли из степи! Просторы между Днестром и Волгой-Итилем – их родные места. Чего там незнаемого? Все эти академики, прогибавшиеся то перед властями светскими, то перед владыками церкви, не знали правды о своих предках и не искали ее, предпочитая укоренять в умах хулу и поношение на «язычников-нехристей». На истинной истории Руси поставили жирный крест…