Некоторое время Щебенкин склонившись над пергаментом, сосредоточенно с изрядной долей скепсиса разглядывал творение неведомого картографа, а потом откинулся и пожав плечами заметил: "Нет тут нашего княжества государь. Да и неверна твоя карта".

– Вот как? Не верна, значит?
– московский князь выглядел искренне возмущенным - да ты знаешь, сколько за сей список фрягам серебра отвалили? Сию Ойкумену великие заморские книжники составляли, коих весь крещеный мир за ученых мужей почитает, а ты кавалер вот так сразу и увидел, что не верна.

– Вот смотри государь - деловым тоном категорично заявил Щебенкин, которого процесс настолько захватил, что он уже не обращал внимания на гневные речи и недовольную физиономию хозяина кремлевских палат - здесь с Европой, все вроде правильно, и Средиземное море и северный берег Африки, все на месте. А вот дальше хитрят книжники, или действительно не знают. Сам материк африканский он намного больше, чем тут нарисовано. Далеко на юг тянется. Португальцам уже давно про это известно, а тебе по всему видно старую карту подсунули.

– Ну, ну, материк говоришь?
– задумчиво глядя в пергамент, протянул Василий - да пес с ней, с Африкой этой, что мне с нее прибытку? Ты про свою державу сказывай. Чем торговать мыслите?

ГЛАВА 10. В которой встречаются двое старых друзей.

Яркие солнечные лучи играли на стеклах окна, солнечными зайчиками весело прыгали по бревенчатым стенам и нехитрому убранству великокняжеского терема. Ясность морозного утра и мирная семейная обстановка навевали самое благодушное настроение. Их величества изволили завтракать в кругу семьи.

Удобно разместившись в громоздком деревянном кресле, Ляшков развернул свежий, доставленный этим утром номер "Новорусского вестника", и, не отрываясь от процесса поглощения выставленной на стол в количестве способном прокормить роту голодных наемников снеди, погрузился в чтение.

– Не читай во время еды - Татьяна попыталась выхватить из рук мужа газету - вредно для пищеварения.

– Ничего моему пищеварению не сделается - уворачиваясь, улыбнулся Егор - к тому же только плохие новости ему вредят, а здесь их нет, все чинно и благородно.

– Удивительно, у нас и вдруг плохих новостей нет.

– Мама, а что такое пищеваленье?
– четырехлетний Мишка, прекратил ковырять ложкой молочную кашу и уставился на родителей такими же как у матери огромными, зелеными глазищами - это такое валенье да? Оно вкусное?

– Пищеварения, это когда тетка Аксинья еду на кухне стряпает - рассмеялся Ляшков.

– Не морочь ребенку голову - Таня взъерошила русые волосы мужа - а ты ешь быстрей.

Паренек быстро доскреб ложкой по дну миски и наспех прожевав, запил еду несколькими глотками молока, сполз с лавки. Татьяна вытерла рушником перемазанную кашей мордочку и передала ребенка в заботливые руки Аксиньи.

Под ее строгим взглядом няня развернув малыша лицом к иконам, водя его рукой, заставила перекреститься.

– Дорогая, с каких пор ты у нас такая набожная стала?
– усмехнулся Егор.

– Это твой наследник - назидательно подняла палец супруга - будущий правитель, а значит должен во всем подавать пример своим подданным, в том числе и в почтительном отношении к вере и обычаям своего народа. Когда он придет на твое место с него спрос вдвойне будет: и как с князя и как с твоего сына.

– Ох, и мудрая ты у меня женщина - Ляшков поднялся, поцеловал жену - к обеду не жди, я сейчас в город, в ратушу, потом в университет и на верфи. Буду только вечером.

Взяв со стола небольшой бронзовый колокольчик, позвонил. Через пару минут в створе приоткрытой двери появилась круглая пышущая здоровьем и благополучием физиономия камердинера.

– Петер, найди Валдиса, пусть готовит конвой к выходу, а мне пусть седлают Ирокеза.

– Слушаюсь ваше величество. Прислать слугу, чтобы помог вам одеться?

– Ну, вот еще. Сам оденусь.

– Нельзя так ваше величество. Такой важный господин не должен одеваться сам, как какой-нибудь простолюдин - камердинер был явно расстроен столь явным падением великокняжеского достоинства и попытался воззвать к своей вечной заступнице - ваше величество ну хоть вы скажите. Нельзя же так.

– Чего? А ну брысь отсюда, чтобы глаза мои тебя не видели. Поучать он меня еще будет. Много воли взял, как я посмотрю.

Недовольный слуга, хотя и привык к быстро проходящим вспышкам монаршего гнева, решил судьбу не испытывать и поспешил скрыться за дверью, а Егор насвистывая незатейливый мотивчик направился собираться в дорогу.