Могли бы и моим мнением поинтересоваться, если уж на то пошло. Я уже открываю рот для язвительного комментария, как сзади кто-то любопытствует:

– Долго вы будете здесь прохлаждаться? А ну кончай его, Альберт!

Бородатый детина с топором, философски пожав плечами, хрипло замечает:

– Как прикажете!

– Погоди! – рыкает властный голос. – А ну стой, где стоишь, мерзавец!

Альберт заметно тушуется, зверски перекошенное лицо мигом принимает виноватое выражение, хищно блестящий топор воин быстро убирает за спину, чуть не обрубив чей-то по-гасконски длинный нос. Все остальные тут же сдают назад, с опаской косясь на нечто пока мне не видимое. В комнате, только что полной азартных выкриков, грязных ругательств и сосредоточенного пыхтения, воцаряется мертвая тишина. Еле слышно гудит заблудившаяся муха под потолком, выписывая нескончаемые круги, да потрескивает пламя в факелах на стенах.

Надо мной возникает суровая женщина героических пропорций. Брезгливо глянув на загнанную добычу, как на комок грязи, дама переводит ледяной взгляд на остальных. Сразу понятно: это – истинная валькирия. Холодное жесткое лицо, прожигающие насквозь черные глаза, волосы убраны в плотный клубок на затылке. Подобный делали японские самураи, его не прорубить и топором. Толстые руки уперты в обширные бока, пальцы сжаты во впечатляющего размера кулаки. На боку у достойной дамы – громадная связка ключей. Такой связкой медведя можно оглушить, обычный рыцарский шлем подобный молодецкий удар не удержит, прогнется. А уж что будет с головой, лучше и не представлять.

– Что это ты задумал, Альберт? – тихо уточняет ключница.

Все женщины общаются с нами по-разному. Некоторые кричат, часть требовательно визжит, добиваясь своего, или негромко рыдает, как бы оплакивая разбитое сердце и беспричинно попранную любовь. Тогда нам становится стыдно, и мы капитулируем, выполняя все требования шантажисток. Не тот это случай. Для меня негромкое горловое рычание женщины как бы возвещает: на сцене среди присутствующих шакалов объявился разъяренный тигр, истинный хозяин здешних джунглей. Даже я перестаю ерзать на полу и лежу, скромно потупив глазки, про остальных и говорить нечего. Что-то не припоминаю, чтобы в присутствии хозяина замка воины так тушевались.

– Так это, я ж убить его хотел, вот и все, госпожа Марианна, – смущенно начинает оправдываться красный, как помидор, Альберт.

– То есть вы, группа здоровенных прожорливых мужиков, на одну только кормежку для которых господин барон ежедневно тратит по шесть су на нос, переколотили дорогой майенский фарфор и переломали итальянскую мебель для того лишь, чтобы убить вот этого молодого человека, который теперь валяется на полу?

В ее изложении происшедшее и впрямь звучит на редкость глупо. Бородатый в явном затруднении оглядывается, но никто из присутствующих не спешит ему на помощь, более того, все упорно делают вид, что прибежали на шум сражения просто полюбопытствовать: а что здесь случилось? Поняв, что подмоги от вероломных соратников не дождешься, вспотевший верзила начинает ковырять носком сапога пол, затем выдавливает:

– Это… в общем… да. Но он первый начал!

– Кстати сказать, – замечает женщина; голос ее холоднее льда, – если ты, болван, не заметил, сейчас ты топчешься в перепачканных навозом сапогах по персидским коврам, каждый из которых стоит раз в десять дороже целой деревни. Вдобавок ты желаешь запачкать их кровью! А пол здесь вообще из испанского дубового паркета. Если ты мне его хотя бы поцарапаешь своим дурацким топором, лучше тебе и не родиться на свет! Забирай отсюда этого парня и веди на двор, если хочешь, но портить пол в покоях и не вздумай!

Дама обводит тяжелым взглядом всех присутствующих, вжимая их в пол, наконец недружелюбно замечает:

– Это и вас касается, придурки.

Что ж, достойная женщина Марианна умеет доходчиво объяснять. Воины недружно прощаются сдавленными голосами, разом подхватывают меня под руки, под ноги и быстро тащат вон, мечтая об одном – скрыться с глаз ключницы. Та провожает нас недобрым колючим взглядом. Подобно тяжелому боевому лазеру, что играючи режет танковую броню, взгляд ее ухитряется сметать все препятствия по пути, не отпуская нас в коридоре и даже на лестнице во двор.

Враз помрачневшие стражники по-черепашьи втянули головы. То и дело машинально передергивают плечами, при этом негромко громыхают всем навешанным железом, ни один не осмеливается оглянуться. Прямо как дети, попавшие в страшную сказку с несчастливым концом. Да, вот это истинная домоправительница, скорее даже – домомучительница. Невозможно стать настоящим мужчиной, не научившись давать должный отпор подобным монстрам в юбке.

И не глядите с недоверием: всем известно, что отказ от зла уже доброе дело, а следовательно, решительное бегство – это отпор и неподчинение. И в моей жизни была такая женщина, работала завучем в школе. Сильный характер, одним взглядом исподлобья могла навести идеальный порядок в выпускном классе, про остальных карапузов и говорить нечего. Куда там удаву Каа с его бандерлогами! Если змей танцевал брейк и что-то там вкручивал обезьянам, то Марьванна просто молча смотрела. Вздумай она перед нами станцевать, мы вышли бы из школы поседевшими.

Любопытная, кстати, деталь. Из российской школы, как и из тюрьмы, выпускают вовремя только за примерное поведение, а если нарушишь принятые правила, то получишь добавочный срок. Интересная параллель, не так ли? До чего же все перепуталось в голове у власть предержащих. Ну не тянет ребенок ваши вздорные школьные программы, от них в реальной жизни толку все равно нет, так выпустите из школы со справкой. Должны же быть в жизни дворники и грузчики, уборщицы и заведующие уличными туалетами, охранники и продавцы.