Осайя тотчас же хлопнул по спине водителя, и машина, плавно качнувшись, остановилась. Андрей выскочил на проезжую часть. Дернув в неодобрении головой, за ним выпрыгнул Ланкастер. Автомобиль замер в десятке метров от развалин некогда величественного многоэтажного здания, перед которыми, на груде битого кирпича, суетились согнутые серые фигурки: люди сортировали кирпич, отбирая пригодные экземпляры, и нагружали его в тачки. Однако не эта мирная картина привлекла внимание Огоновского. Перед облупленной стеной давних уже руин, на потрескавшемся асфальте стоял высокий человек в жреческом облачении и, выкрикивая что-то, с маху молотил палкой по спине скорчившегося перед ним мальчишки в коричневом рванье.

– Что здесь происходит? – грозно рыкнул Огоновский. – А ну-ка, – и, подойдя ближе, поднял истязаемого на ноги. – Черт, да это девушка!

Ланкастер нахмурился. Андрей действительно держал за шиворот молодую девушку – точнее, почти девчонку с огромными заплаканными глазами, распухшими и окровавленными от побоев губами, под правым глазом желтел давний синяк.

Жрец, сперва оторопевший, вдруг рванулся вперед и попытался вырвать свою добычу из рук Огоновского, но тот с неожиданной солдатской ловкостью шатнулся в сторону. Жрец, оказавшийся тоже совсем молодым парнем, выпучил от ярости глаза и заорал что-то на подошедшего сзади Осайю, совершенно не обращая внимания на автоматы охраны.

– Он в своем праве, – хладнокровно перевел владыка. – Эти дети принадлежат храму, так что он может распоряжаться ими вне зависимости от моих указов и запретов хватать людей с улицы.

– Так что мне, оставить все как есть? – дернулся, как от удара, Огоновский. – Да нет уж.

Не выпуская девушку, он отщелкнул левой рукой нижние застежки своего ранца и, мгновенно переведя его на грудь, достал набор первой помощи. Видя, что Андрей осторожно вытирает с губ девчонки кровь, жрец рассвирепел окончательно и потянул из-за кушака плеть. Осайя предупреждающе крикнул ему что-то, но тот только отмахнулся, и прежде чем охранники успели сдернуть с плеч оружие, мастерски вытянул Огоновского по плечу. Раздался оглушительный щелчок кожи по броне наплечника, но Андрей даже не дернулся, спокойно продолжая свое дело. Грозно заворчал начальник охраны, однако жрец, развернувшись к нему, ответил визгливой тирадой и снова поднял плеть. Побледнев, Осайя с криком бросился на перехват; до жреца было слишком далеко.

– Виктор, сделайте с ним что-нибудь, – спокойно произнес Огоновский, доставая из аптечки инъектор.

– С огромным удовольствием, – пробурчал Ланкастер, делая знак Владыке не двигаться. – Но руки я пачкать не стану… Мой клинок вполне пригоден для казни.

Плеть взрезала воздух, и вдруг жрец дернулся, едва не потеряв равновесие: кончик кожаного жала замер в чешуйчатой бронированной ладони огромного гренадера. Уинг-генерал Ланкастер поднял забрало рогатого черного шлема и шумно сплюнул в сторону. Подбежавший Осайя остановился; отшвырнув бесполезную теперь плеть, жрец выхватил из-за пояса кинжал и молча бросился на Ланкастера. Тот не шелохнулся. Кривой клинок ударил его в живот и отскочил, не причинив ни малейшего вреда.

– Все видели? – спросил Ланкастер, включив свой транслинг на «веер». – У кого-то будут претензии?

Осайя молча качнул головой. Не обращая ни на кого внимания – глаза его были белые от неконтролируемого уже бешенства, – жрец с размаху резанул Ланкастера по наплечнику, стараясь задеть шею, и это было все: коротко сверкнул золотом меч.

Почтительнейший Сын Осайя взвизгнул. Пару мгновений молодой жрец стоял, недоуменно опустив вниз голову, потом верхняя часть его тела рухнула на асфальт.

– Разбегайтесь! – крикнул Ланкастер, поворачиваясь к застывшим в ужасе детям. – Бегите, вас никто не поймает!

Ближе к вечеру, после довольно странного обеда, состоявшего в основном из жареных бобовых и какого-то сладкого мяса, Ланкастер осторожно вошел в дверь апартаментов своего напарника. Огоновский стоял у чуть приоткрытого окна – под ногами у него валялись несколько затоптанных сигарных окурков, на придвинутом пуфе лежала здоровенная серебряная фляга.

– Андрей…

Огоновский повернулся. Ланкастер был без кителя, в белой сорочке, черных галифе и высоких парадных сапогах. Коса уже не лежала на спине тугой змеей: чуть вьющиеся, распущенные волосы уинг-генерала мягким покрывалом облегали его плечи и спину.

– Я решил спросить вас – это была провокация? Мне очень не хотелось бы в это верить… Хотя, впрочем, теперь мы достаточно четко представляем себе, чего стоит власть нашего друга Осайи.

– Власть Халефа, который, к сожалению, так и остался всего лишь мужественным мальчишкой, стоит чуть больше, чем вам кажется, Виктор, – голос Огоновского прозвучал мягко, слишком мягко – и Ланкастер немного смутился. – Жрец был в своем праве. Заметьте, ведь бросился он отнюдь не на Почтительнейшего Сына, а на меня, на презренного чужака, пытающегося оспорить его право на собственность. Он всего лишь защищался, не более. Но убить его мы были обязаны. Вы же сами понимаете – вооруженное нападение на офицера Конфедерации. Да, это была всего лишь девчонка. Но что тогда стоит вся наша мощь и наша, столь яростно декларируемая, тысячелетняя слава, если мы с вами, вдумайтесь – два генерала! – не в состоянии защитить – кого – избитую девчонку?

– И вы считаете?.. – Ланкастер замер на месте.

– Виктор… – на губах Андрея Огоновского появилась усталая улыбка, он даже чуть опустил глаза. – Виктор, а по-вашему я мог поступить иначе?

Ланкастер резко дернул головой, и его волосы, уже подернутые пеплом ранней седины, взметнулись над плечами, кратко обнажив золото маленьких погон, пришпиленных к белому шелку сорочки. Несколько секунд он в упор смотрел на стоящего перед ним Огоновского – невысокого, едва доходящего ему до плеча, широкоплечего и оттого коренастого: в глаза ему почему-то бросились ухоженные руки с сильными, подвижными пальцами хирурга.