Лишь одно афинское сословие решительно воспротивилось всеобщей мобилизации – всадники. Они не могли примириться с мыслью о совместной службе с людьми низших общественных классов. У афинских всадников были собственные начальники, так называемые гипархи, и они готовы были выказать открытое неповиновение не только Фемистоклу, но и всему собранию. Трудную ситуацию разрешил сын Мильтиада, молодой афинянин-патриот Кимон. Не достигнув еще и тридцати лет, он тем не менее благодаря твердому характеру успел стать вожаком всадников. По отношению к Фемистоклу лично он не испытывал никаких особенных чувств, но город любил. Собрав группу друзей, Кимон повел их пешим ходом в Акрополь. Там, на большом жертвеннике, он торжественно посвятил упряжь своего боевого коня Афине Палладе и оставил ее на попечение богини. А затем вместе с друзьями слился с простонародьем и отправился в Фалерон. То ли воодушевленные, то ли пристыженные этим примером, остальные всадники последовали за ними на суда.

Тем временем усилия, которые предпринимал Фемистокл в Истме, оставались тщетными. Союзники наотрез отказывались участвовать в действиях флота, которым командуют афиняне. Жителям Эгины, Коринфа, Мегар, Фив и, разумеется, в первую очередь Спарты афиняне и их ближайшие сородичи ионийцы представлялись низшим среди всех греков племенем и, мало того, опасно переменчивым, беспокойным и самонадеянным. Столкнувшись с этим угрюмым сопротивлением, Фемистокл чувствовал, что его мечта о том, что флот возглавит афинянин, тает на глазах. Команда судов более чем на две трети состоит из граждан Афин, но командовать флотом, выходит, должен спартанец.

Лето клонилось к закату, переговоры вяло топтались на месте, и тут в Истм с севера прибыли гонцы с сообщением, что Ксеркс двинулся вперед. Армия персов идет на юг, огибая гору Олимп, флот же готовится к выходу в море. Менее чем через месяц персов можно ожидать у Фермопил, этих ворот в Грецию. И если греки собираются встретить персов севернее Истма, нужны немедленные действия. Там, где пасует логика аргументов (в данном случае аргументов Фемистокла), срабатывает логика событий. Союзники быстро вернулись к плану перехватить и задержать противника у Фермопил и Артемисия. Таким образом, удастся избежать риска, связанного с крупным сражением на открытой местности. А на море объединенный греческий флот попытается нанести поражение армаде Ксеркса.

В соответствии с этим замыслом совет принял беспрецедентное предложение Афин бросить все силы на укрепление флота. На суше афиняне сражаться не будут, хотя десять тысяч их гоплитов сильно укрепили бы греческие фаланги. Небольшой отряд во главе со спартанским царем Леонидом будет удерживать Фермопилы до подхода главных сил греческой армии. «Навархом», или командующим объединенным флотом, был назначен другой спартанец, Эврибад, хотя своего флота у Спарты практически не было. Участники совета в Истме немедленно известили свои города о принятых решениях и велели согражданам направить корабли и сухопутные войска соответственно под команду Эврибада и Леонида. А главные силы тем временем сосредоточатся в Истме.

Вернувшись в Афины, Фемистокл был вынужден сообщить согражданам, что флотом будут командовать другие. Во имя свободы, да и просто выживания афиняне уступили уговорам Фемистокла и согласились потерпеть со своими претензиями до лучших времен. Возникла и еще одна проблема – к выходу в море была готова только часть флота. Темпы и объем строительства кораблей превышали возможности города обеспечить все двести триер необходимым количеством гребцов. Если можно было бы посадить за весла рабов, проблема решилась бы сама собой, потому что недостатка в них Аттика не испытывала – тысячи и тысячи. Но на военном корабле гребец – воин, а люди, сражающиеся за свободу города-государства, и сами должны быть свободными. Вот и пришлось афинянам, восполняя недостаток живой силы, направить двадцать судов грекам из Халкиды, одного из городов Эвбеи, а также добровольцам из Платей, сгоравшим от нетерпения попробовать себя на море, при том что эти сухопутные союзники с трудом могли отличить один конец весла от другого. Учитывая эти пополнения, общая численность флота, направляющегося в район Артемисия, составляла примерно сто пятьдесят судов. Оставшиеся подойдут позднее.

Наступило утро отплытия. На всем протяжении фалеронского берега люди тащили суда к воде. Команды штурмовали лестницы, прислоненные к бортам, и вскоре в пустом зеве триер уже было полно людей. Моряки, лучники, впередсмотрящие занимали свои места на передней палубе, рядом с тараном, рулевые с помощниками – на корме. Когда все поднялись на борт, состоятельные граждане, триерархи, да и начальники триер, вылили в воду по чаше вина – дань богам. Гребцы изготовились по команде рулевого опустить весла в воду.

Глядя на исчезающий вдали Акрополь, афиняне вместе со спартанцами и представителями других союзных городов взяли курс на север. На борту спартанского флагмана вместе с глашатаем, трубачом, прорицателем и другими шел командующий флотом Эврибад. Корабли обогнули мыс Сунион с его храмом Посейдона, миновали холмы Лавриона и продолжали путь в сторону Марафонской равнины и границы Аттики. Десять лет миновало с тех пор, как афинской армии удалось отбросить военные силы царя Дария, заставив их вернуться на свои суда, находившиеся в Марафонском заливе. Сейчас их ближайшие наследники рассчитывали повторить этот успех в новой схватке с персами. Оставив место исторической битвы позади, греки вошли в длинный извилистый пролив, отделяющий остров Эвбея от материка. Впереди лежали Фермопилы и Артемисий. Великие, величайшие в истории Афин события вот-вот начнутся.

Три быстроходные триеры прошли вперед, чтобы установить наблюдательный пункт на Скиатосе, острове у входа в пролив у мыса Артемисий. По традиции он располагается на западной оконечности Скиатоса, откуда открывается вид на северные морские пути, где вскоре появятся суда армады Ксеркса. Между Скиатосом и верхушками холмов в Эвбее греки протянули цепь маяков, так чтобы наблюдатели с трех триер, по одной от Афин, Эгины и Трезена, могли, разложив костры, послать световой сигнал главным силам греческого флота.