В конце концов было решено объединить все оставшиеся силы и дать последний бой. В случае удачи афиняне прорвутся в открытое море – к свободе. Проиграют – сожгут уцелевшие триеры и уйдут сушей. У них еще оставалось достаточно здоровых гребцов и воинов, чтобы полностью укомплектовать 110 триер. Теперь мастерам оставалось выковать когтеобразные крюки, с помощью которых можно зацепить вражеский корабль и не дать ему отойти после удара тараном. Потом за дело возьмутся лучники и копьеносцы, гоплиты же вступят в рукопашную. Лишь в такой примитивной тактике стратеги усматривали единственный шанс на спасение.

По плану Никий должен был остаться на берегу, возглавляя оборону лагеря. Что касается больных и раненых, а счет их пошел на тысячи, то им надеяться было не на что. Морем ли уйдут товарищи, сушей ли, их в любом случае бросят на произвол судьбы. Прозвучали речи и молитвы, были принесены жертвы богам, и Демосфен двинулся с остатками армады в сторону барьера. Не успели афиняне приблизиться к нему, как со всех сторон Большой бухты на них обрушились суда противника, числом около сотни. Носовая часть их была защищена растянутыми поперек шкурами. Оказывается, лазутчики донесли сиракузским военачальникам о приготовленном афинянами сюрпризе, и они таким образом рассчитывали защитить деревянные борта своих судов. «Железным пальцам» никак не ухватиться за шкуру, они просто скользят по поверхности.

Передовым афинским триерам удалось уйти от удара и прорваться к барьеру. Экипажи отчаянно пытались перерезать канаты, удерживающие корабли противника на месте. Но не успели – сзади всей тяжестью навалились основные силы сиракузцев. Выбора не оставалось – пришлось принять бой. Засыпав афинян градом стрел и копий, противник оттеснил их от барьера. Потеряв тридцать триер, остатки афинской эскадры оторвались-таки от сиракузцев и направились к берегу. Поражение оказалось таким тяжелым, что афиняне даже не выслали вперед гонца с просьбой о дозволении подобрать мертвых и умирающих.

И лишь двое стратегов не расставались с мыслью о победе на море. Исходя из того, что даже изрядно потрепанная афинская эскадра численно превосходит противника, Демосфен и Никий велели своим измученным и деморализованным людям подняться на борт и приготовиться к новому бою. И тут экипажи взбунтовались. Бессильные что либо противопоставить этому массовому протесту, стратеги пошли на попятную. Отход сушей начнется в предрассветные часы, еще в темноте.

Но тут, в этот критический момент, вдруг возник проблеск надежды. Из города доносились звуки шумного веселья. Это сиракузцы, почти все до единого, праздновали одержанную победу. Ну а если воины противника перепились или думают о чем-то другом, выходит, уйти можно незаметно. Увы, как минимум один сиракузец оставался трезвым. Это был Гермократ, неукротимый патриот, с самого начала возглавивший сопротивление афинянам. Отлично понимая, что ночью они могут ускользнуть, он пытался, без всякого, впрочем, успеха положить конец попойке и танцам. Человек осторожный и изобретательный, Гермократ выработал план, который не позволит афинянам уйти. Некогда Фемистокл ложным сообщением заманил персидский флот в пролив Саламин. Почему бы теперь не попробовать таким же образом ввести в заблуждение самих афинян?

Гермократ вытащил из беснующейся толпы несколько всадников и, велев им прикинуться тайными сторонниками Никия, отправил ему сообщение. Добравшись до часовых, охраняющих афинский лагерь, на расстояние слышимости, они подали сигнал и сообщили следующее. Торжества по случаю победы в Сиракузах – это всего лишь приманка. Главные же силы тайно покинули город и поджидают афинян в засаде у дороги. Как только те оставят лагерь, их ждет побоище. Передав это сообщение, всадники повернулись и исчезли в ночи.

Слишком измученные, чтобы рассуждать здраво, Демосфен и Никий совершили роковую ошибку – вновь отложили отступление и, таким образом, сделались жертвой собственной доверчивости. Когда два дня спустя афиняне наконец покинули лагерь, сиракузцы успели прийти в себя и на самом деле должным образом подготовиться к встрече с противником. У каждого перевала, у каждого брода афинян ожидал удар. У них почти не осталось воды и продовольствия, а у тысяч гребцов не было никакого оружия. Сиракузцы – пешие либо конные – гнали их, как стая волков гонит овечью отару. Много афинян было убито, прежде чем наконец стратеги, спасая жизнь уцелевших, капитулировали.

Кое-кому из афинян удалось оторваться от погони, и они стали разбойничать на дорогах. Большинство же вернулось в город в качестве военнопленных. В Сиракузах была демократия, и судьбу их решало народное собрание. Вопреки возражениям Гермократа, Гилиппа и других деятелей мстительные сиракузцы потребовали крови двух афинских стратегов. Никий и Демосфен были казнены, тела их выбросили за городские ворота. Семь тысяч пленников погнали на работы в знаменитые городские карьеры, на добычу известняка. Находились эти карьеры на склоне холма, рядом с сиракузским театром, который пятьдесят лет назад открыл представлением «Персов» сам Эсхил. Печальная ирония судьбы – место, где некогда звучали гимны афинской свободе и победам афинского флота, соседствовало теперь с тюрьмой, где томились поверженные моряки того же самого флота.

Рацион пленных состоял из тарелки еды и полпинты воды. С каждым месяцем число узников убывало в результате голода и болезней. Незахороненные, валяющиеся повсюду трупы были источником разнообразных инфекций. С наступлением зимы некоторых пленников сиракузцы от работ освободили. Это были те, кто знал наизусть строки Эврипида, – им повезло, местная молодежь заставляла их петь на всякого рода вечеринках. Большинство же афинян проработало в карьерах восемь месяцев, после чего уцелевших клеймили и продавали в рабство.