Они приехали в Канны. Джим всегда ненавидел Канны; это было самое отвратное место на Лазурном берегу и все-таки это был Лазурный берег. Когда Джиму был двадцать один год, он жил в Ницце с одной очень красивой девушкой, в которую был безумно влюблен. Четыре месяца он был счастлив. Так было, да. Но прошло.

Четыре месяца он был… героем во всем – чемпионом по открыванию заевших окон, по заведению заглохших автомобилей, по щипанию аппетитных ягодиц. А теперь – на протяжении последних двух лет – он каждый день просыпается с мыслью, что надо придумать какую-нибудь убедительную причину, почему он сегодня не будет вешаться.

Они медленно ехали по бульвару. Вид многочисленных кафешек вызвал у Джима непомерную ностальгию. Ничто не сравнится с французским кафе. Но с другой стороны, клубы во Франции сплошь дерьмовые и дорогие. Тот клуб, к которому они приближались, был как раз из таких. С претензиями и лазерными лучами на крыше, которые разрезали небо с полным пренебрежением к низколетящему воздушному транспорту.

У клуба была своя автостоянка. Выходя из машины, Джим наступил в лужу. Хьюго пошел первым, поскольку ему надо было платить за девушек. Джим заметил, что вышибала на входе (низкорослый, но крепкий громила с пропирсованным ухом) при виде Джима решительно замотал головой. (Наверняка существует какой-то закон, согласно которому тебе никогда не устроиться вышибалой – будь у тебя хоть пять черных поясов и справка о том, что ты в совершенстве владеешь пятью иностранными языками, – если ты не коренастый и наголо бритый урод.) Наверняка их сейчас развернут, потому что для этого клуба они уже слишком старые и недостаточно крутые.

– Вы не поверите, – сказал Хьюго, – У них там в дождь крыша текла, и весь клуб залило. Они откроются попозже.

– Когда?

– Они еще сами не знают. – Ну конечно. Во Франции нет фейс-контроля. Подобная избирательная система есть только в Англии и Америке. А во Франции тебя пустят куда угодно – только плати денежки. И немалые, кстати, денежки.

Как будто тебе вновь семнадцать. Ехать куда-то еще на машинах не было смысла, потому что они могли не найти места, где припарковаться, и Хьюго сказал, раз машины стоят – пусть стоят. Они решили пройтись пешком.

Как это ни парадоксально, но им пришлось долго искать кафе. В этом квартале все было закрыто. Но именно этим ты и занимаешься на отдыхе: либо вообще ничего не делаешь, либо проводишь время в поисках, где поесть и выпить, в перерывах между усиленным сексом. Либо, если ты человек образованный и культурный, ты посещаешь музеи. Наконец, они все же нашли открытое кафе, где еще горел свет и наблюдался официант.

В этом кафе столиков на тридцать они были единственными посетителями. Официант упорно отказывался покидать насиженное место в маленькой кабинке за стойкой, где стоял телефон. Он наверняка болтал со своей подружкой. Было еще не поздно, они были рады, что нашлось место, где можно присесть, они были на отдыхе, а значит, по определению, никуда не торопились, но по прошествии долгих минут их начало раздражать, что официант в упор их не видит, хотя не заметить их он не мог.

Хьюго помахал рукой. Ральф присвистнул. Хьюго громко позвал официанта. Дерек хлопнул в ладоши. Даже Елизавета засунула два пальца в рот и издала залихватский свист. Равнодушие официанта было достойно всяческого восхищения; ему действительно было на них положить.

Джиму было любопытно, кто из их теплой компании больше всего напряжется на этого официанта. При других обстоятельствах он бы и сам уже психанул. Джим работал, как проклятый, и его всегда бесил непрофессиональный подход, но сейчас он был настолько измотан, что ему было не до какого-то официанта. Ему вообще было ни до чего. Хотелось лишь одного: завалиться в постслъ с Елизаветой. И вовсе не для того, чтобы что-то с ней поиметь – он был в состоянии полного нестояния, – а потому, что ему хотелось заснуть в чистой уютной постели, пахнущей хорошими духами. И еще потому, что Дерека наверняка заденет, если Джим закадрит Елизавету.

Он едва поборол искушение потихонечку смыться, снять номер в отеле и бухнуться спать. Но он знал, что, несмотря на все уважительные причины, его дезертирство будет воспринято как наплевательское отношение к общественности, и общественность будет оскорблена до глубины души. Тем более что в конце лета здесь практически невозможно найти отель, где были бы свободные номера. И плюс к тому оставалась еще проблема – на какие шиши. Проблема действительно неразрешимая. У Джима было с собой сорок фунтов. По здешним ценам этого не хватит даже на двойной кофе. А его кредитную карточку могут «зарезать» в любой момент.

Та же помеха была и с Елизаветой. Он собирался подъехать к ней в клубе, купить ей выпить, пригласить танцевать – и домой в койку. Загвоздка в том, что до дому почти час езды, и даже если предположить, что найдется таксист, который согласится переться в такую даль, у Джима все равно нет денег с ним расплатиться – тем более если учесть, что всякий таксист норовит облапошить клиента. Джим сомневался, что остальные захотят возвращаться домой так рано. Если Хьюго заплатил за развлечение, он останется до конца – до закрытия клуба – чтобы полностью оправдать затраты, а Ральф с Дереком явно намылились снять девчонок и не уйдут, пока не подкатятся ко всем женщинам на танцполе. Конечно, если Дереку повезет, это решит проблему со спальным местом, хотя и не разрешит его затруднений, связанных с тем, что он уже много часов хочет спать и не может залечь в кровать.

Он посмотрел на Елизавету. Наверное, надо сказать комплимент или что-нибудь в этом роде. Так вроде бы принято. И может быть весьма кстати. Хотя комплименты надо было делать, когда она спустилась в гостиную. Перед тем как ехать. Но он был так поражен ее элегантностью, что просто утратил дар речи.

– Ты очень… красивая. – Замечание тупое, но безопасное. Из тех, что редко подводят. Тем более слово «красивая» Елизавета наверняка поймет.

– Это не ново, – сказала она.

– Ладненько, – сказал Ральф, поднимаясь с места. – Если гора не идет к Магомету… Кто чего будет пить? А то что за байда: мы здесь уже десять минут и еще ничего не заказали.