М-да. Всё же не стоит больше связываться с богами. Раньше к столь древним силам я не обращался, поэтому и не знал, чем это может грозить.

Я принюхался.

— Странный костёр, совсем не чувствую дыма.

Она усмехнулась:

— Как и положено огню чудесницы — горит жарко, греет ласково, дымом не чадит.

— Буду знать, — пробормотал. — Долго я приходил в себя?

— Где-то с час, — пожала она плечами. — Да только, боюсь, что нам тут всю ночь придётся провести.

Неприятно слышать, но Рангрид может быть права. Прямо сейчас вскочить на ноги я не сумею. А забраться на коня и подавно.

— Не жалеешь?

Медные брови изумлённо изогнулись, а потом она расхохоталась.

— Чудной ты, Оларс, всё же. Считай, за меня всё сделал, так что жалеть не о чем. Я ещё и твоя должница.

Я промолчал, потому что как-то об этом не задумывался. Не так плохо, когда тебе должна чудесница. К тому же… такая.

— И что дальше?

— Дальше? — Она бросила быстрый взгляд на огонь. — Дальше ждём, пока тебе станет лучше, и идём на постоялый двор.

— Нет, я не об этом.

Рангрид снова посмотрела на меня, чуть улыбнулась уголками пухлых губ.

— А там видно будет.

Я чуть приподнялся и опёрся на локоть, прислушавшись к ощущениям. Уже не боль, а так лишь — тянет да ноет, значит, скоро пройдёт.

— Расскажи о себе.

Чудесница тем временем сняла с пояса кожаный мешочек, развязала, сыпанула на раскрытую ладонь жёлтый порошок и бросила в костёр. Громко затрещав, языки пламени тут же взвились вверх.

— Да что тут рассказывать. Край наш далёкий, хоть и не дикий. Дружим мы с лаайге да Къёргаром. Заезжают к нам торговцы из далёких земел. Сами же знаем и любим море.

Она смотрела не на меня — на костёр. В глазах отражался огонь, но недолго, тут же исчезал, словно истаивая в янтарной глубине.

— Так вот. Однажды мой отец ушёл в море, в далёкую Гардарру, а после вернулся не один, а с женой. Светлавой её звали — целительницей и шептуньей была. Матушка с ветром умела разговаривать и деревьями, а молилась и благословения просила только у одной Леле Славной. Гарды — не такие, как мы, хоть и похожи. Да и это мы их так зовём, а себя они чудно кличут — славы. Оттого и богиня их — Славная.

Отец мой был истинным чудесником Мерикиви — края янтаря, соснового леса и солёного моря. Вот так и учили меня, давали знания, мечтали видеть своей преемницей. А потом…

Что-то зашелестело в кустах, Рангрид нахмурилась. Я повернул голову в сторону звука — нет, ничего, всего лишь ветер.

Она вздохнула:

— А потом разлюбил её отец. Ушёл с лесной колдуньей — рыжей да хитрой, забыл свою Светлаву и больше к нам не возвращался.

Да уж. И такое бывает. Рангрид молчала и покусывала губы. Дёрнуло ж меня расспросить! Хотел было уже сказать, что не надо дальше, но она продолжила:

— Позже и вовсе худо стало. Мерикиви хоть народ невоинственный и гостям рад, но чужаков, живущих среди них, не особо чествует. Вот и с матерью так. Пока она с отцом была — тихо и мирно жили, а как ушёл он, стали косые взгляды бросать, мол, чужеземка виновата, что Вирре семью бросил и дочь маленькую оставил. С этим бы мы справились, но… как-то рано утром к нашему берегу пристали драккары. Четыре или пять, все из чёрного дерева, с белыми парусами, на которых змеился синий герб, а щиты на бортах так начищены, что смотреть больно.

Я вздрогнул. Перед глазами тускло блеснул синий герб Хозяина Штормов, промелькнула та роковая ночь, когда уничтожили всех Глёмтов.

Рангрид оставалась спокойной и невозмутимой.

— Я тогда слишком мала была. Толком и понять ничего не могла. Смотреть на чужестранцев боялась. Вот перед тобой закутанные в серое фигуры — ничего, идут себе спокойно. Но стоит кому-либо повернуться, глянуть, тебя тут же к месту и примораживает. Я тогда от деревенского старосты шла домой, но вдруг как-то поняла, что лучше подождать. Спряталась за деревом и стала наблюдать. Один из незнакомцев — самый статный, видимо, господин над всеми, стоял на пороге и долго о чём-то говорил с матушкой. Она его долго слушала, хмурилась, качала головой, а потом... Он толкнул её, послышался отчаянный крик — стон вперемешку с проклятьями — и наш деревянный домик вспыхнул огнём со всех сторон.

Я похолодел. Огонь — его оружие, хоть сам Спокельсе и порождение Мрака.

Рангрид некоторое время молчала, потом глянула на меня. Только глаза у чудесницы будто стекло — глядела на меня, а сама совсем не здесь.

— Господин тот выскочить успел, сплюнул, отряхнул лишь пепел с плаща. А потом бегом к своим. Но вдруг остановился. У меня внутри всё так и упало, потому что поняла — заметил, и смотрит на меня, изучает. Долго смотрел, а у меня от ужаса подкосились ноги. Хоть серый капюшон и скрывал лицо, но оттуда на меня глядела кромешная тьма, и могильным холодом тянуло. А он вдруг рассмеялся… никогда не забуду тот смех, и сказал: