– Говоришь, заказ прислал Флем? – проговорил он.

– Я сказал, что заказ с Французовой Балки, – ответил Рэтлиф. – А доставить велено Сноупсу.

– И кто же это такой шустрый у Сноупса на побегушках?

– Да так, приятель один, – добродушно ответил Рэтлиф. – Наверное, он ошибся. Вы уж извините. Эта колея на дорогу к Уайтлифскому мосту меня выведет?

– Если Флем просил оставить ее здесь, ну так здесь и оставьте.

– Я ж говорю, видать, ошибка вышла, прошу прощения, – сказал Рэтлиф. – Так по этой колее…

– Понятно, – сказал тот, второй. – Хотите сказать, что надо вперед задаток выложить. Сколько?

– В смысле за машинку?

– А о чем мы еще, интересно, толкуем?

– Десять долларов, – сказал Рэтлиф. – И расписку еще на двадцать через шесть месяцев. Это как раз будет после уборочной.

– Десять долларов? При том, что вам передали слово от…

– Давайте слова сейчас трогать не будем, – сказал Рэтлиф. – Поговорим о швейной машинке.

– А если пять?

– Нет, – добродушно сказал Рэтлиф.

– Ну ладно, – сказал тот, другой, отворачиваясь. – Составляйте расписку. – Он зашагал к дому. Рэтлиф слез, обошел сзади бричку, отпер дверцу собачьей конуры и вытащил из-под новенькой машинки железный ящик. В нем хранилась ручка с пером, аккуратно заткнутая бутылочка чернил и стопка бланков. Пока он заполнял бланк, Сноупс вернулся, вдруг как из-под земли вырос рядом. Едва перо Рэтлифа остановилось, Сноупс придвинул к себе бланк, взял из рук Рэтлифа ручку, обмакнул перо и расписался – все одним махом, даже не прочитав, и сунул расписку назад Рэтлифу, вынув что-то из кармана, но Рэтлиф еще не видел – что, поскольку смотрел только на подписанный бланк, и лицо его сохраняло безмятежность.

Он спокойно сказал:

– Как это – вы за Флема Сноупса подписались?

– Ну да, – ответил тот. – А что? – Рэтлиф молча смотрел на него. – А, понимаю. Вам надо, чтобы мое имя тоже было – вдруг кто-нибудь из нас отпираться вздумает. Ладно. – Он взял бланк, снова что-то написал на нем и снова отдал. – А вот вам ваши десять долларов. Теперь подсобите-ка мне с машинкой. – Но Рэтлиф и тут не пошевелился: то, что ему дали – это были не деньги, а еще одна бумажка, в несколько раз сложенная, помятая и засаленная. Открыл; оказалась опять долговая расписка. На сумму десять долларов плюс проценты – чуть более чем трехлетней давности, выплата Айзеку Сноупсу или предъявителюпо требованию, но не ранее чем через год после оформления, подпись – Флем Сноупс. Передаточная надпись на обороте, сделанная той же рукой, которая минуту назад нацарапала два имени на первой расписке (почерк Рэтлиф узнал сразу), подтверждала переход документа от Айзека Сноупса(«+» за неграмотностью) Минку Сноупсу,а пониже, все той же рукой – свежая, подсушенная только что, может, промокашкой, а вернее всего, просто ветерком: от Минка Сноупса В. К. Рэтлифу;всю эту писанину Рэтлиф молча и внимательно изучал почти минуту.

– Все в порядке, – сказал тот, другой. – Мы с Флемом его двоюродные братья. Наша бабка завещала всем троим по десять долларов. Получить их мы должны были, когда самому младшему из нас – ему, стало быть – стукнет двадцать один год. Флему понадобились деньги, и он занял их у Айзека вот под эту расписку. Потом – это недавно уже было – тому деньги самому понадобились, и я выкупил у него Флемову расписку. Теперь, если хотите что-нибудь уточнить – его цвет глаз или еще что – можете сделать это лично, когда будете на Французовой Балке. Они там живут с Флемом вместе.

– Понятно, – сказал Рэтлиф. – Айзек Сноупс. И что, говорите, ему двадцать один есть уже?

– А если б не было, как бы он получил те десять долларов, которые одолжил Флему?

– Да уж, – отозвался Рэтлиф. – Только ведь это все-таки не наличные десять долларов…

– Послушайте, – сказал тот, другой. – Не знаю, к чему вы клоните, и знать не хочу. Но я дурачу вас не больше, чем вы меня. Если бы вы сомневались, что Флем оплатит первую расписку, вы бы ее не приняли. А если вы за ту первую расписку не опасаетесь, чего бы вам бояться этой – и сумма меньше, да и за ту же машинку, причем деньги по ней можно стребовать вот уже целых два года. Берите расписки и езжайте туда к нему. Отдайте ему, да и все тут. И еще передайте кое-что на словах. Скажите так: «От одного родича, который, чтобы не протянуть ноги, до сих пор в грязи копается, другому родичу, который из грязи вылез и хапнул сразу стадо коров и сенной сарай. Хапнул стадо коров и сенной сарай». Так ему и скажите. Лучше, если вы будете повторять это всю дорогу, чтобы уж точно не забыть.

– Не забуду, не бойтесь, – сказал Рэтлиф. – Ну, так эта колея выведет меня к Уайтлифскому мосту?

Ночь проведя у своих родственников (он сам был из этих мест), до Французовой Балки он добрался на следующий вечер, лошадок выпустил в загон к миссис Литтлджон, а сам пошел к лавке, где вся компания, которую он год назад, уезжая, оставил там, сидела на галерее – все те же, включая Букрайта.

– Ну что, ребята, – проронил Рэтлиф. – Я смотрю, все как положено, полный сбор.

– Букрайт говорит, будто этот, в Мемфисе, ежели чего у тебя и вырезал, так разве что бумажник, – сказал один. – Не удивительно, что только через год ты в себя пришел. Странно только, как ты потом-то в ящик не сыграл, когда за карман себя хвать, а там пусто.

– Ну, тут-то как раз я и ожил, – усмехнулся Рэтлиф. – Иначе до сих пор бы валялся.

Он вошел в лавку. Покупателей не было, и он медлить не стал, не подождал даже, пока освоятся в сумраке по-дневному суженные зрачки. Пошел сразу же к прилавку, вежливо приговаривая: